Лучи зимнего солнца, бледные и робкие, играли в гранях хрустальной вазы на столе, рассыпая по кухне холодные янтарные блики.
— Счастливая ты, Танюшка, — голос подруги прозвучал мягко, с едва уловимым оттенком той грусти, что всегда прячется в уголках глаз у тех, кто наблюдает за чужой идиллией со стороны. — Вон как тебя супруг балует. На неделю в Грецию среди зимы! Это же сказка какая-то.
Голос её был похож на шёлк — гладкий, но прохладный. Татьяна не подняла взгляда от чемодана, аккуратно укладывая сложенные вещи.
— Ага, балует, — её собственный голос прозвучал тихо, почти задумчиво. Она поправила сложенное платье, ощущая под пальцами мягкость ткани. — Старается.
Действительно, старался. Игорь, её муж, оставался здесь, в этом городе, что в это время года превращался в склеп из стекла и бетона, окутанный серой пеленой выхлопных газов и предновогодней суеты. Он оставался, чтобы работать, чтобы его «девочки» — так он называл её и их трёхлетнюю дочь Веронику — могли дышать солёным воздухом, чувствовать под ногами тёплый песок, пусть и привезённый на пляж искусственно, и смеяться, не думая о завтрашнем дне. Жертва, которую он приносил с такой лёгкостью, что это почти не вызывало вопросов. Почти.
— Эх, — протянула подруга, и в её вздохе слышалась целая симфония невысказанных желаний и мелких житейских драм. — Может, и мне мотануть куда, отдохнуть? Голова кругом идёт.
— Поехали с нами, Оля, — предложила Татьяна, наконец поднимая глаза. Она встретила взгляд подруги — карие, очень живые глаза, всегда немного насмешливые, всегда немного грустные.
Ольга рассмеялась. Звук её смеха был лёгким, словно звон тонкого стекла.
— Ага, конечно. У меня-то нет такого мужа, как у тебя, чтобы среди зимы отправил к морю, как на прогулку. Я максимум солярий раз в месяц могу себе позволить, да и то эконом-вариант. Моя вселенная — это офис, метро и диван с сериалами.
Они были дружны с детства, с тех пор, когда мир умещался во дворе их дома. Ольга всегда шла по жизни лёгкой, пружинистой походкой, словно уверенная, что земля сама подставит ей мягкую перину. Она вышла замуж сразу после школы, за свою «судьбу» — за Вячеслава. Три года бурной жизни, сын Марк, рождённый в пылу страсти, и оглушительный финал, когда она застала супруга в объятиях соседки по коммунальной квартире. История с «искусственным дыханием» раздетого мужчины в разгар лютой зимы стала семейной легендой, рассказываемой со смехом, за которым пряталась старая, ноющая рана.
Татьяна тогда поддерживала подругу, хотя та, казалось, и не слишком нуждалась в поддержке. Ольга отскочила от удара, как мячик, и покатилась дальше. Училась, потом встретила Николая, серьёзного мужчину, который купил ей квартиру — именно на неё, что было его козырем в ухаживаниях. Но и там что-то не сложилось, не зазвучало той самой музыки, о которой она, вероятно, мечтала.
А Татьяна в то время была погружена в учёбу, в карьеру. Она стала начальницей в отделе, где работал Игорь. Молодой, упорный, талантливый парень. Он долго смотрел на неё издалека, не решаясь подойти, пока не совершил свой собственный карьерный рывок. И тогда пригласил её на кофе. Не на ужин при свечах, не на романтическую прогулку. На кофе. И это было так искренне, так лишено напыщенности, что она согласилась.
Не было в их отношениях бурь, сметающих всё на своём пути. Не было страстей, описанных в романах. Было иное: терпеливое, настойчивое солнце его внимания, которое растопило лёд её осторожности. Это были красивые, старомодные ухаживания: цветы не по праздникам, а просто потому что «они напомнили о тебе»; книги, о которых он знал, что она хотела их прочесть; бесконечное терпение и уважение к её личному пространству. Он строил мост к ней доска за доской, не спеша, но и не останавливаясь. И она, наконец, ступила на этот мост, поняв, что чувствует под ногами не шаткие жерди, а твёрдый, надёжный настил.
Ольга плакала на их свадьбе. Слёзы катились по её щекам, смывая тушь, а она смеялась сквозь них.
— Хорошая моя, — говорила она, обнимая Татьяну так крепко, что косточки на корсете платья трещали. — Смотри мне, — она обернулась к Игорю, грозя пальцем с ярко-красным маникюром, — береги её как зеницу ока. Иначе мне с тобой разговаривать будет не о чем, кроме как о твоих похоронах.
Шёл шестой год их брака. Веронике было три. Татьяна всё ещё находилась в декрете, хотя уже давно ощущала зуд беспокойства, желание снова окунуться в стремительный ритм работы, почувствовать свою значимость не только в пределах детской и кухни. Игорь уговаривал её не спешить. «Денег хватает, — говорил он, целуя её в макушку. — Побудь с Вероникой, это время не вернётся. Я поработаю за двоих».
И он работал. Уходил рано, приходил поздно. Часто засиживался в офисе по выходным. Его лицо приобрело постоянную усталую одутловатость, но в глазах, когда он смотрел на них с дочерью, горел тот самый свет, ради которого, казалось, всё и затевалось. Ради этого света они сейчас и летели в Грецию — развеяться, набраться сил. А он оставался, чтобы «поднажать перед Новым годом» и осыпать своих «принцесс» подарками.
Ольга любила заходить, когда Игоря не было дома. Она приходила с пирогами, с новыми сплетнями, с блеском в глазах и лёгким, дразнящим ароматом дорогих духов, который висел в воздухе ещё долго после её ухода.
— Я дважды побывала за бугром под названием «замужество», — наставляла она, развалившись на диване и попивая чай. — И знаю, о чём говорю. Не выставляй напоказ перед мужем свою незамужнюю подругу, даже если это я. Не каждому коту по нраву масло, которое он не может слизать. Мухи отдельно, котлеты отдельно.
— Да брось ты, — отмахивалась Татьяна, убирая со стола игрушки. — Игорь тебя прекрасно знает и относится нормально.
— Нормально — это самое опасное отношение, — загадочно говорила Ольга, а потом её взгляд становился мечтательным. — А я бы дочку хотела. Марк уже большой, неловкий подросток. А я бы дочушку… Маленькую, чтобы бантики ей завязывать, платьица покупать.
— Ну, а что мешает? — спрашивала Татьяна, садясь рядом.
— Мешает отсутствие кандидата в отцы, дорогая. Мужиков нормальных — раз-два и обчёлся. Твой Игорь, да мой папка, который уже двадцать лет как на небесах. Остальное — так, фон.
— Кто-то же тебе дарит украшения, — заметила как-то Татьяна, указывая на новые серьги в ушах подруги — изящные капли с мелкими бриллиантами. — Небесплатно, наверное.
Ольга махнула рукой, и свет отразился в гранях камней.
— Это всё несерьёзно. Мишура, чтобы девочку порадовать. Никакой глубины, никаких… намерений.
И она упорхнула, оставив после себя лёгкий хаос: смятую салфетку, пустую чашку, ощущение быстротечности и лёгкой недосказанности.
Накануне отъезда, упаковывая последние вещи, Татьяна вспомнила о тёплом шарфе, который мог пригодиться вечером. Он должен был лежать на верхней полке гардероба. Подставив стул, она открыла тяжёлую дверцу, потянулась к сложенным свитерам. Рука наткнулась на что-то твёрдое, упакованное в ткань. Любопытство, тихий и навязчивый зверёк, шевельнулось внутри. Она осторожно вытащила продолговатую бархатную коробку тёмно-синего цвета, почти чёрного. Сердце почему-то забилось чаще. Она приоткрыла крышку.
И замерла.
На тёмном бархате, словно капля холодного, синего неба, упавшая в ночь, лежал гарнитур. Белое золото, ажурное, невесомое, и вплетённые в него сапфиры — глубокого, бархатисто-синего цвета. Серьги, колье, браслет, кольцо. Это было не просто украшение. Это было признание. Воплощённая нежность. Шедевр, созданный не для безликой покупательницы, а для одной-единственной женщины. Дорогое. Невероятно дорогое.
«На день рождения, — пронеслось в голове. — Он приготовил это на день рождения. Милый…»
Она быстро, почти с чувством вины, захлопнула коробку и сунула её назад, стараясь положить точно так же, как было. Тепло разлилось по груди. Она отругала себя за подглядывание, за испорченный сюрприз, но внутри пела тихая, радостная музыка. Она никогда не была жадной до драгоценностей, её набор ограничивался скромной цепочкой, серёжками-гвоздиками и обручальным кольцом. Но этот гарнитур… Он пленил её с первого взгляда. Он был идеален.
Утром они улетели. Неделя в Греции пролетела как один солнечный, наполненный смехом Вероники день. Они возвращались отдохнувшие, загорелые, пахнущие морем и свободой.
Игорь встретил их в аэропорту, с огромным букетом для неё и игрушкой для дочки. Дома ждал ужин — простой, но приготовленный его руками.
— Ммм, — удивилась Татьяна, пробуя запечённую рыбу с травами. — Игорек, я и не знала, что ты так умеешь!
— Времена меняются, — улыбнулся он, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок, которых раньше не было. — Всему можно научиться, если есть интернет и желание сделать приятное.
Они ужинали, смеялись, Вероника щебетала без умолку. Было тепло, уютно, по-настоящему по-домашнему.
— Ну что, мои принцессы, — Игорь посмотрел на часы, — мне пора.
— Куда? — удивилась Татьяна. — Сегодня же суббота.
— Работу никто не отменял, — он потрепал её по волосам. — Надо папке потрудиться, чтобы его девчонки ни в чём не нуждались. Вечером вернусь, постараюсь пораньше.
Он ушёл, оставив после себя лёгкий шлейф своего привычного одеколона и тишину, которая вдруг показалась Татьяне слишком громкой. От нечего делать она решила провести небольшую уборку. Всё-таки неделя без хозяйки. Она прошлась с тряпкой по поверхностям, пропылесосила. И у ножки кухонного стола, в щели между плиткой и паркетом, что-то блеснуло. Она наклонилась, подняла. Золотая серёжка. Клипса с небольшим жемчужным шариком. Знакомая серёжка. Ольгина.
Татьяна набрала номер мужа.
— Привет, — его голос прозвучало ровно, чуть устало.
— Привет. Что делаешь?
— Сижу над отчётом, скучная бумажная волокита. Ты бы точно зевнула. Соскучилась?
«Советовался бы со мной, как раньше, тогда бы не зевала», — мелькнула мысль, острая, как иголка.
— Ага. Когда домой?
— Часика через три, не больше. Сегодня сдам что могу и домой. Заждались, наверное.
Он действительно вернулся через три часа. Поднял Веронику на руки, заставив её визжать от восторга.
— Ну и чем занимались мои красавицы? — спросил он, целуя Татьяну в щёку.
— Мы с мамой убира-а-ались! — прокричала Вероника.
— Я же вроде прибрался перед вашим приездом, — удивился Игорь.
— Да, — улыбнулась Татьяна. Она разжала ладонь, показала ему серёжку. — А это что?
Он посмотрел. На его лице промелькнуло что-то неуловимое — тень, мгновенное замешательство.
— Я… не знаю, Тань. Честное слово. Это не моё.
— Ну конечно не твоё, — рассмеялась она, и смех прозвучал чуть более звонко, чем нужно. — Перед отъездом Оля забегала, с Вероникой возилась. Наверное, тогда и потеряла. Я ей позвоню, обрадуется. А ты, хитрец, говорил, что вымыл пол везде.
— Ну, может, не везде, — смущённо почесал затылок Игорь. — В коридоре точно мыл!
И они все трое засмеялись. Над папой, который слегка прихвастнул. Над смешной находкой. Татьяна позвонила Ольге, та действительно обрадовалась, сказала, что искала эту серёжку, думала, потеряла на улице.
А потом, словно между делом, обронила:
— О, да, я тут, кстати, устроилась на работу. В вашу же компанию, представь! В отдел логистики, в другом крыле, конечно.
— Серьёзно? — удивилась Татьяна. — Там же Игорь мой работает.
— Да я знаю, но мы в разных концах здания, не пересечёмся почти. Просто удачно подвернулась вакансия.
И после этого разговора Татьяну охватило странное, ничем не мотивированное чувство лёгкой тоски. Она подошла к зеркалу в прихожей, посмотрела на своё отражение. Загорелое лицо, светлые от морской воды волосы, глаза… Глаза, в которых поселилась какая-то неуверенность. «Сколько времени нужно, чтобы вернуть себе прежний ритм, прежнюю уверенность?» — подумала она.
Вечером она рассказала Игорю об устройстве Ольги.
— Да? — он поднял брови, отложив планшет. — Танюш, давай сразу договоримся — я не буду ей помогать, вникать в её дела, устраивать. Ты же знаешь, как я не люблю смешивать личное и рабочее. Пусть сама вписывается.
— Да я и не просила, — пожала плечами Татьяна. — Просто сообщила.
— Ну и отлично. А лучше скажи мне, что ты хочешь на день рождения? Не хочу опять дарить что-то не то.
— Сделай сюрприз, — сказала она, и образ сапфирового гарнитура всплыл перед глазами, заставив сердце ёкнуть от предвкушения.
— Ну, Танюш, — он вздохнул. — Хоть направление задай. Украшения? Одежда? Поездка куда?
— Украшение, — вдруг вырвалось у неё. — Что-то… красивое. Необычное.
— Украшение? — он посмотрел на неё с неподдельным удивлением. — Ты же всегда говорила, что это лишняя трата денег, побрякушки.
— Захотелось вдруг, — она отвернулась, делая вид, что поправляет штору.
День рождения Татьяны был в середине января. Игорь настоял на празднике в хорошем ресторане. Собрались родные, несколько близких друзей, конечно, Ольга. Она задержалась, просила не ждать.
Вечер был прекрасным. Тёплый свет люстр, тихая музыка, улыбки. Татьяна надела самое эффектное своё платье — тёмно-синее, бархатное, с открытыми плечами, идеально подходящее, чтобы надеть поверх него изящное сапфировое колье. Она сияла изнутри, как тайная лампада, ожидая своего часа.
Гости говорили тосты, дарили подарки. Наконец, слово взял Игорь. Он сказал много тёплых, красивых слов, глядя ей прямо в глаза, и его взгляд был таким любящим, таким преданным, что все сюсюкали и умилялись. Потом он извлёк из-под стола изящную коробку, обёрнутую в серебристую бумагу. Сердце Татьяны заколотилось. Форма коробки была другой — не продолговатой, а квадратной. Может, он переупаковал?
Она, чуть дрожащими пальцами, разорвала бумагу, открыла крышку…
И мир вокруг замер. Звуки превратились в густой, ватный гул. В коробке, на чёрном бархате, лежал гарнитур. Но не тот. Это была тяжёлая, массивная змея из жёлтого золота. Колье, где голова змеи с рубиновыми глазами смыкалась с хвостом у застёжки. Браслет, обвивающий руку. Кольцо. Всё — яркое, брутальное, дорогое, но лишённое всякой элегантности. Безвкусное. Чужое.
Гости ахнули. Послышались восхищённые возгласы: «Какая роскошь!», «Игорек, ты затмил всех!». Татьяна сидела, застыв с вежливой улыбкой на лице, ощущая, как холодный металл этой змеи уже душит её, сдавливает горло, сжимает сердце. Перед глазами, ярче, чем всё вокруг, стоял образ тех сапфиров. Холодных, синих, идеальных. Они уже виделись ей на другой шее. На тонкой, изящной шее с знакомой родинкой у ключицы. И они должны были смотреться там потрясающе, оттеняя тёмно-синие, почти фиалковые глаза её подруги.
Такие вещи не покупают в магазине. Их создают на заказ. Долго выбирают дизайн. Думают о вкусе той, для кого они предназначены. Как для любимой женщины. А эта змея… это была пошлая дань стереотипу, ширпотреб для жены, которой нужно продемонстрировать статус, а не любовь.
Остаток вечера прошёл как в тумане. Змеи давили, жгли кожу. Хотелось сорвать их, швырнуть на пол, закричать. Но она только улыбалась, кивала, поддерживала разговор. Ольга сияла. Она была невероятно красива в этом вечернем платье цвета спелой сливы. Она шутила, произносила тосты, желала счастья. И ни разу не взглянула на Игоря. И он — на неё. Они были идеальными актёрами в этой пьесе, где Татьяна оказалась единственной зрительницей, понявшей суть трагедии.
Маленькая, последняя надежда теплилась в ней: «А вдруг тот, сапфировый, всё ещё лежит дома? Вдруг это чудовищное совпадение?»
Утром, едва дверь закрылась за Игорем, она бросилась к шкафу. Коробки с сапфирами там не было. Не было её нигде.
И тогда лавина обрушилась. Не с криком, а с ледяным, пронизывающим до костей молчаливым рёвом. Она начала вспоминать. Мелочи. Его частые «переработки». Его усталость, которая теперь казалась не трудовой, а… иной. Его нежелание говорить о работе. Серёжку Ольги под столом. Идиотскую историю про искусственное дыхание, которую Ольга когда-то рассказывала про своего первого мужа. Шутка стала пророчеством.
Внешне она была спокойна. Она позвонила в офис — выходной, никто не ответил. Позвонила Марии, бывшей коллеге, с которой сохранила тёплые, почти дружеские отношения.
Мария очень обрадовалась.
— Танюш, сама хотела тебе позвонить! Ты знаешь, на твоё старое место, в отдел, метит одна новенькая… Ольгой зовут. И, кажется, она не без помощи продвигается. Твой Игорь её, похоже, знает, они часто вместе. На обеды, с обедов… А тут, когда вы в Грецию летали, она тоже отгулы брала, на неделю. Говорила, по семейным. Но все видели, как они с твоим перед отъездом в кафе сидели, такие… близкие. И он за неё работу делает, это все видят.
Голос Марии стал тревожным:
— Таня? Ты меня слышишь? Я, может, лишнее сказала…
— Нет, Маш. Ничего лишнего. Всё как раз в точку.
Она дождалась Игоря вечером. Накормила его ужином. Спросила спокойно:
— Как на работе?
— Ад кромешный. Все проекты горят.
— И все в офисе в выходные? — её голос был ровным, как стеклянная поверхность озера.
— Да практически весь отдел. Шеф взбешён. А что?
— Так, просто. Веронику мама забрала, погостит у них. Мне завтра к врачу нужно, голова болит.
— Понял. Я тогда посплю часик, сильно вымотался.
Он лёг и почти сразу уснул. Она сидела рядом, глядя на его спящее лицо, ища в нём черты того мужчины, которого полюбила. И не находила. Видела только незнакомца, который лгал ей, выбирая в подарок другой женщине камни цвета её глаз.
Утром, сказав, что едет в больницу, она поехала в другой конец города. В уютный дом с камином, где жили старые друзья её отца — Егор Павлович и его жена Виктория Львовна. Он, седовласый, мудрый, много лет проработавший в той же компании, а ныне советник директора. Она — женщина с острым умом и репутацией гениального стратега в корпоративных войнах.
— Здравствуйте, Егор Павлович, — голос Татьяны дрогнул.
— Здравствуй, девочка, — он обнял её, как дочь. — Садись. Рассказывай. Твои глаза уже всё рассказали, но я хочу услышать подробности.
И она рассказала. Без истерик, но слёзы текли сами, оставляя горькие дорожки на щеках. Она рассказала про сапфиры. Про змею. Про серёжку. Про отгулы. Про все маленькие уколы, которые сложились в одну огромную, невыносимую боль.
Егор Павлович слушал, не перебивая, изредка кивая.
— Да-а, — протянул он, когда она замолчала. — Шептались уже. Я думал, сплетни, пресекал. Но, видимо, дыма без огня… Не переживай, детка. Планы по поднятию с колен у нас семейные. Вика! — крикнул он жене. — Идёт операция по спасению нашей крестницы!
Виктория Львовна, изящная, как фарфоровая статуэтка, появилась в дверях. Её глаза блеснули за стёклами очков.
— О, наконец-то ты перестала делать вид, что всё хорошо. Самое время для контрнаступления. Пойдём, дорогая, выпьем чаю с коньяком и составим план. Он у нас уже почти готов. Ждали только твоего сигнала.
Игорь вернулся домой поздно, возбуждённый.
— Завтра пораньше на работу, — сказал он, скидывая пальто. — Шеф внезапное собрание на утро созвал. Говорят, грядут серьёзные перестановки. Меня, похоже, повышают. Буду больше зарабатывать.
— А дома бывать будешь? — спросила она, не оборачиваясь.
— Ну, малыш, — это слово прозвучало фальшиво, неуместно. Он раньше так её не называл. — Я же для вас стараюсь. Для нашей семьи.
Утром весь офис собрался в конференц-зале. Игорь стоял в первом ряду, вытянувшись, как струна. Рядом, чуть позади, пристроилась Ольга в облегающем платье, которое нарушало все мыслимые нормы дресс-кода. Она сияла, как новенький автомобиль на выставке.
Егор Павлович, как председатель совета директоров, вёл собрание. Обсудили текущие дела, а затем он взял паузу.
— Ну а теперь перейдём к более приятной части. Как вы знаете, мой старый друг и бессменный заместитель, Константин Сергеевич, принял решение уйти на заслуженный отдых. Его пост не может пустовать. И с сегодняшнего дня у нас новый заместитель генерального директора.
Взгляд Егора Павловича скользнул по Игорю, затем по Ольге. В зале замерли. Многие уже мысленно аплодировали Александру Бойко — перспективному, трудолюбивому, почти гениальному менеджеру. Некоторые уже ловили его взгляд, чтобы успеть первыми поздравить.
— Итак, — голос старого директора прозвучал твёрдо. — Этот человек многим из вас хорошо знаком. А некоторыми, — его взгляд снова задержался на Игоре и Ольге, — даже, как мне кажется, горячо любим. Прошу любить и жаловать нашего нового замдиректора… Бойко Татьяну Николаевну.
Тишина стала абсолютной, густой, как смола. Игорь замер в полупоклоне, который начал было делать. Ольга резко выпрямилась, её рот красиво приоткрылся от изумления. Потом раздались робкие, а затем и громкие аплодисменты. Коллеги бросились поздравлять Татьяну, которая вошла в зал с другой двери, в безупречном деловом костюме, с собранными в тугой узел волосами и абсолютно спокойным лицом.
Весь день они не виделись. Ольга исчезла сразу после собрания. Татьяна погрузилась в работу, в знакомые и одновременно новые обязанности.
Дома Игорь ждал её. Он сидел на кухне в темноте.
— Привет, — сказала она, включая свет.
— Привет, — его голос был хриплым.
— Ничего не хочешь рассказать? — спросила она, ставя сумку на стул.
— А тебе? — в его вопросе звучала смесь злости и растерянности.
— Мне нечего рассказывать. Всё и так ясно.
— Серьёзно? — она горько усмехнулась, взглянула на часы. — Сейчас мы всё и выясним.
В дверь позвонили. Татьяна пошла открывать. На пороге стояла Ольга, сияющая, возбуждённая.
— Ну подруга, ты даёшь! А как его рожа разинул! Ну ты отомстила, так отомстила! Где он, твой страдалец? Поди, горюшко заливает…
Она замолчала, увидев в глубине коридора Игоря.
— Ну, вот и собрались все главные действующие лица моей личной драмы, — голос Татьяны был тихим, но в нём слышался стальной звон. — Рассказывайте. Мне интересно услышать версию из первых уст.
— Танюш, ты чего, — Игорь попытался встать, но его ноги, казалось, приросли к полу. — Ты с ума сошла? Из-за должности? Она тебе ударила в голову?
— Нет. Из-за двойного предательства. Ты хитро придумал с серёжкой, да, Оля? А я, дура, повелась. Но с гарнитуром ты перестаралась. Или ты думала, я не замечу?
— Какой гарнитур? — тихо спросил Игорь.
— Тот, что из белого золота с сапфирами. Который ты подарил своей любовнице, а прятал у нас дома, дожидаясь моего отъезда, чтобы слетать с ней в Европу под видом работы. Я нашла его случайно. И наивно подумала, что это мне. На день рождения.
Игорь опустил голову, уткнувшись взглядом в пол.
Ольга же выпрямилась. Её красота в этот момент казалась хищной, почти устрашающей.
— Ну наконец-то дошло до тебя, домашняя клуша. Схватила такого мужчину за хвост и удержать не смогла. Сама виновата. Растолстела в декрете, зациклилась на ребёнке, стала скучной. Он живой человек, ему нужно внимание, восхищение!
— Я его не держала на цепи, — спокойно сказала Татьяна. — Он был свободен всегда. Вещи собери и уходи. И ты тоже. Не хочу скандалов. Не хочу ничего. Просто уйдите.
— Я никуда не пойду! — взорвался Игорь, поднимая голову. — Это моя семья! Таня, прости, я… это просто… затмение! Оля, скажи ей, скажи, что это всё была игра, шутка!
— Шутка? — пронзительно рассмеялась Ольга. — Это шутка? А кто мне клялся в вечной любви на берегу того самого моря, куда ты отправил свою жену? Кто просил меня родить ему дочку? Кто выбирал эти сапфиры, потому что они, якобы, точно цвета моих глаз?
— Зачем мне твои дети?! — закричал Игорь, и в его крике была настоящая, животная ярость. — У меня есть дочь! Я люблю свою жену! Это ты ко мне пристала! Ты приходила, когда Тани не было, ты… ты меня спо́ила! Таня, она ко мне в плаще одном пришла, понимаешь? Я мужик! Я не устоял! Но это ничего не значило!
В его оправданиях, в этой жалкой попытке свалить вину на другую, Татьяна увидела окончательную правду. Правду о слабости. О подлости. О том, что её любовь, их семья, их общая история стоила для него так мало, что её можно было променять на мимолётный роман с подругой.
— Уходите, — повторила она, и в её голосе не осталось ничего, кроме ледяного спокойствия. — Оба. Сейчас же.
— Вот так и закончилась моя красивая, домашняя сказка, — Татьяна сделала глоток кофе, глядя в окно кафе, где за стеклом кружились первые, робкие снежинки будущей зимы.
Мария сидела напротив, её лицо выражало беспокойство и сочувствие.
— Брось, Танюш. Всё только начинается. Ты — красавица, умница, теперь ещё и замдиректора. Может, и с Игорем как-то… Он же не плохой совсем. Дочку любит, убивается, люди говорят.
— Нет, Маша, — Татьяна покачала головой. — Не могу. Понимаешь, есть измена случайная. По глупости. По пьяни. От обиды. Такое, может, и можно было бы попытаться пережить. А это… Это было другое.
Она замолчала, подбирая слова.
— Это была любовь. Не страсть даже. Любовь. Со вкусом. Со смыслом. С выбором украшений под цвет глаз. С планированием свиданий. С ложью в глаза, за которой стояло не мимолётное желание, а целое, выстроенное чувство к другой женщине. Он отдавал ей не только тело. Он отдавал внимание, время, мысли, те самые нежные, интимные частички себя, которые, как я думала, принадлежат только мне. Этого я простить не смогу. Не хочу. Нет.
Они развелись. Игорь перевёлся в филиал в другом городе, но регулярно приезжал, забирал Веронику, пытался что-то говорить, что-то объяснять. Татьяна слушала молча, а потом говорила: «Веронику верни к восьми». Ольга уволилась и исчезла. Её судьба больше не интересовала ни одну из сторон этого разбитого треугольника.
Однажды, уже глубокой осенью, Татьяна вышла из офиса поздно. Воздух был холодным, прозрачным, пахло дымом и опавшей листвой. Она шла по улице, кутаясь в пальто, и ловила себя на мысли, что внутри нет той привычной, грызущей пустоты. Была усталость. Была ответственность. Была тихая, спокойная уверенность в завтрашнем дне, которую она строила сама, доска за доской.
Она остановилась у витрины ювелирного магазина. Там, на чёрном бархате, лежало кольцо. Простое. Из белого золота. С одним небольшим сапфиром идеально круглой огранки. Камень был того самого, глубокого синего цвета. Но глядя на него, она больше не чувствовала боли. Только лёгкую, светлую грусть, как об утраченной иллюзии. И понимание.
Сапфир был холодным камнем. Он отражал свет, но не хранил тепло. Её жизнь больше не нуждалась в холодных отражениях. Она медленно повернулась и пошла дальше, к дому, где её ждала дочь, где на столе стояли её собственные, купленные на первую серьёзную премию цветы, где тикали часы, отсчитывающие её собственное, выстраданное и настоящее время. Впереди была зима — долгая, чистая, обещавшая своим холодным дыханием не боль, а ясность. И где-то под снегом уже спали семена будущей весны, которой она больше не боялась. Потому что научилась согревать себя сама. И в этом тепле, рождённом не извне, а выкованном в горниле предательства и боли, таилась новая, незнакомая, но такая прочная красота — красота свободы, достоинства и тихого, непоколебимого покоя в собственной душе.