Солнечные лучи, теплые и бархатистые, заливали двор, играя бликами на спелых ягодах, которые перебирала девушка. Воздух был густым и сладким, пах нагретой землей, пыльцой и сочной клубникой. В этой идиллической тишине, нарушаемой лишь жужжанием пчел, отчетливо прорезался знакомый, дребезжащий от возраста голос, доносящийся со стороны калитки.
— Деда, ты чего? — оторвалась от своего занятия девушка, ее пальцы на мгновение замерли над плетеной корзиной.
— Итить… Кабы сдох, навялял целых три кучи. Совести у него нет, совсем обнаглел.
— Деда, ну это же наш Шурик, что ты ругаешься, ну куда ему еще ходить по нужде? Только возле своей будки, он же всегда так делает.
— Ему ходить, а мне убирать, — не унимался старик, сгорбившись и опираясь на деревянный костыль. — Вот на кой ты его вообще приперла тогда в дом, а? Говорил я тебе, упрямица, своей живности хватает, нет же — маленький, хорошенький. Тьфу!
Григорий Петрович с силой сплюнул в пыльную траву, а его внучка лишь тихо улыбнулась, качая головой. С каждым годом ее дед становился все более ворчливым, его слова казались колючими и обидными, но она-то знала — это не со зла. Он любил этого пса всем сердцем, а ворчал «для порядку», как часто говаривала его супруга Лидия Семеновна, словно поддерживая в мире некий баланс между добром и легким недовольством.
Тот день, когда она принесла щенка, стоял в памяти как яркая вспышка. Десять лет назад, еще подростком, она нашла его на автостанции. Крошечный, весь дрожащий от холода и страха, комочек черной шерсти с рыжими подпалинами жалобно скулил, забившись под лавку. Не раздумывая, она сняла свою куртку и, завернув в нее найденыша, понесла домой, невзирая на грядущие упреки.
— Нашла куда его засунуть! — ворчала тогда Лидия Семеновна, с отчаянием разглядывая испачканную вещь. — Вот сама теперь и отстирывай. И свою живность куда хочешь девай, не нужен он мне в доме.
— Не ворчи, старуха, я конуру для него смастерю, — неожиданно мягко произнес тогда Григорий Петрович, нежно поглаживая щенка по холке. — Пусть переночует в тепле, а с утра будут у него свои собственные хоромы.
И он сдержал слово. Едва забрезжил рассвет, старик вышел во двор с инструментами и принялся мастерить будку, пока щенок, окрепший и довольный, носился по двору, пытаясь поймать собственный хвост и пугая своим неуемным энергичным лаем зазевавшихся кур. Правда, когда пес подрос, его пришлось посадить на цепь — две курицы стали печальной платой за его свободу. Но Григорий Петрович не оставил своего питомца, каждый день выгуливал его, и не было такого момента, чтобы старик прошел мимо, не потрепав пса за ухом и не сказав ему ласкового, ободряющего слова.
Шли годы. Девушка окончила школу, уехала в большой город получать образование, а старик продолжал свой неизменный утренний ритуал: неспешная прогулка с верным псом до самой реки, потом сытный завтрак для обоих, а после — долгие часы в тени старой яблони, где он, вздыхая, разгадывал кроссворды, которые пачками выписывал из местной газеты, изредка обращаясь к своему четвероногому другу с каким-нибудь замечанием или вопросом.
Получив диплом, она осталась работать в городе, и ее визиты к бабушке с дедом становились все короче и реже. И каждый раз ее охватывало странное, щемящее чувство вины и беспокойства, ведь характер Григория Петровича портился буквально на глазах. Шурика он теперь почти исключительно называл «Кабыздохом», на свою верную спутницу жизни ворчал по любому поводу, а саму девушку и вовсе окрестил «туристкой».
— Примчится, на красоты местные полюбуется, и обратно, в город укатила. Туристка, одним словом, налетела и исчезла.
— Дед, ну перестань, — ласково гладила его по плечу Лидия Семеновна. — Там у нее жизнь, возможности. А здесь что делать-то? На огороде горбатиться?
— Куда уж ей… Вся в мать пошла, — бормотал он себе под нос и, подперев щеку ладонью, смотрел в окно, за которым расстилались бескрайние поля, и в его глазах таилась бездонная, тихая печаль, воспоминание о единственной, позднорожденной дочери Лене.
Та тоже всеми силами рвалась в город и в конце концов добилась своего. Но что это ей принесло? Одни разочарования и горе. Сошлась с одним негодяем, Пашкой, поначалу радовалась, глупышка, что живут в достатке, наряды меняла, не знала забот. Единственным светлым следом того несчастливого союза осталась внучка, умница да красавица, сейчас вот клубнику перебирает. Григорий Петрович смахнул скупую мужскую слезу, вспоминая тот роковой, навсегда врезавшийся в память день… Как будто предчувствуя недоброе, привезла тогда Лена пятилетнюю малышку.
— Дочка, а чего не в выходной, а в будень? Как же детский сад? — недоумевала Лидия Семеновна.
— Карантин у них, мама. Пусть у вас погостит, хорошо? Всего недельку, не больше, потом обязательно заберу.
— Да я только рада, пусть побудет, с дедом на речке покупается, он там мостик новый смастерил, очень красиво получилось.
— Вот и замечательно, мы тогда поедем, мама… — Лена посмотрела на родителей каким-то пронзительным, прощальным взглядом, которого Григорий Петрович тогда не понял. Щемящее, нехорошее предчувствие сжало его сердце, но он отогнал эти мрачные мысли, когда к нему подбежала его обожаемая, смеющаяся внучка.
Он вышел за калитку проводить дочь и нахмурился, увидев за рулем ее мужа Павла. Тот даже не потрудился выйти из машины, чтобы поприветствовать родителей супруги. Да и черт с ним. С презрением глянув на зятя, Григорий Петрович крепко обнял дочь, перекрестил ее перед дальней дорогой.
— Я тебе овощей соберу, в городе, сама знаешь, таких не найти. Да и времена сейчас непростые, чай, зарплаты задерживают, на что жить-то будете?
Лена лишь фыркнула и улыбнулась, садясь в машину, а старик с грустью покачал головой. И правда, о чем он говорит? Какие зарплаты, когда ее избранник не только свое заберет, но и чужое прихватит.
Он долго смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, пока тот не растворился в мареве горизонта, и холодный, тяжелый каток беспокойства вновь прокатился по его душе. Григорий Петрович тяжело вздохнул и вошел в дом, переключив все свое внимание на внучку, которая без умолку щебетала, рассказывая только что выученные стишки…
А на следующее утро в деревню приехал суровый человек в строгой форме, от которого старики узнали, что их дочки больше нет… Крепкий деревянный дом на городской окраине, окруженный высоким глухим забором, за ночь обратился в головешки, поглотив жизни тех, кто в нем находился…
Спустя два месяца они узнали горькую правду — то были банальные бандитские разборки.
У них не было возможности предаваться горю, ведь на их руках осталась маленькая девочка, которую нужно было растить, любить и защищать. Но с того самого дня здоровье обоих пошатнулось. Дед и бабка лелеяли свою внучку, растили как самый хрупкий и прекрасный цветок, и Григорию Петровичу было невыносимо больно осознавать, что этот цветок вырос, окреп и готов был улететь на своих собственных крыльях.
— Деда, я с клубникой закончила, что еще сделать? — спросила она, сметая со стола сорванные хвостики.
— Иди с этим блохастым погуляй, — махнул рукой старик, — я сейчас сахару в таз подсыплю и прилягу, пока твоей бабки нет. Опять сбежала к соседке, языком молоть, вечно у них какие-то тайны, — кряхтя, он поднял тяжелый мешок и щедро засыпал сахарным песком рубиновые ягоды.
Отстегнув тяжелую цепь, девушка легонько хлопнула себя по бедру, подзывая пса, и они направились по давно знакомой тропинке к реке. Войдя на старый, покосившийся мостик, доски которого угрожающе скрипели и торчали в разные стороны, она остановилась, зачарованно глядя на открывающийся вид. Места здесь были поистине волшебные, полные тихой, задумчивой прелести. Вот там, где река делала плавный, изгибающийся поворот, образуя тихую заводь, можно было бы создать удивительный уголок для отдыха. Почему бы и нет? В городе таких мест днем с огнем не сыщешь, до моря ехать и ехать, а набережные вечно забиты народом. Да и она сама с огромной радостью проводила бы здесь время со своими подругами. Эх, вот если бы местные власти или какой-нибудь предприниматель обратили внимание на этот заброшенный, но такой перспективный кусочек земли…
Вернувшись домой, она пристегнула пса и нежно потрепала его по мохнатой холке.
— Я через неделю приеду с Игорем, он обещал тебе новый, просторный вольер смастерить, ты же сам понимаешь, у деда силы уже не те, молоток в руках удержать сложно.
Игорь был ее избранником, человеком, который сразу пришелся по душе обоим старикам, и иногда он приезжал вместе с ней помочь по хозяйству. В прошлый свой визит он как раз и пообещал заняться строительством нового жилища для пса.
— Хорошее дело затеваешь, спасибо тебе, родной, — тепло сказала Лидия Семеновна.
— Всю жизнь в деревнях псы на цепи жили, и ничего, а этому, видите ли, царские хоромы подавай, — проворчал Григорий Петрович, но бабушка лишь лукаво подмигнула молодым.
— Дочка, а дед где? — спросила Лидия Семеновна, вернувшись от соседки.
— В доме прилег, вздремнуть решил.
— Слушай, вынеси-ка мне наши с ним паспорта, схожу на почту, пенсию получу, а то наша почтальон Татьяна приболела, ждать ее, что ли, пока совсем поправится?
Девушка тихо вошла в прохладный полумрак дома, открыла старый, пахнущий нафталином шкафчик и достала оттуда два затертых паспорта. И тут ее взгляд упал на белеющий под ними листок — какое-то медицинское заключение.
Передав документы бабушке, она дождалась, пока та скроется за калиткой, и снова, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить деда, прокралась в дом. Осторожно, с замирающим сердцем, она вынула тот самый листок и начала читать. С каждой строчкой по ее телу разливался ледяной холод, а в глазах темнело от накатившего ужаса — ее любимая бабушка была серьезно больна. Выйдя на улицу, она с дрожащими пальцами набрала в поисковике название страшного диагноза и почувствовала, как по спине бегут мурашки…
Она сидела на старой скамейке и плакала, беззвучно, читая строчку за строчкой, слово за словом. Нет, этого не может быть! Она обязательно свозит бабушку к лучшим специалистам, пусть все перепроверят еще и еще раз, это должна быть ошибка.
— Чего это ты тут ревешь, а? Что стряслось? — Григорий Петрович вышел на крыльцо, потирая сонные глаза. — С Игорем своим поссорилась? Так это дело житейское, мы с бабкой твоей по десять раз на дню ругаемся, и ничего, миримся.
— Деда, почему вы с бабушкой скрывали от меня, что она больна? — выдохнула она, поднимая на него заплаканные глаза.
— С чего это ты взяла? — попытался он отгородиться наигранным непониманием, но в его старых, выцветших глазах мелькнула неподдельная тревога.
— Я нашла документ. Вот он.
— А чего по чужим шкафам шаришься?
— Бабушка просила паспорта достать, а под ними лежало это заключение. Почему вы мне ничего не сказали?
— Ну, болеет, бывает. А кто в наши годы здоров? Года у нее уже не молочные.
— Но почему я должна была узнавать об этом вот так, случайно? — голос ее дрогнул от обиды и боли.
— А к чему тебя нашими старческими болячками грузить? Бабка настрого запретила тебе говорить, чтоб не тревожить.
Когда домой вернулась Лидия Семеновна, ее встретили слезы внучки и горькие упреки в их молчании.
На следующий же день она повезла бабушку в город, в современную клинику, на полное и тщательное обследование. Но все специалисты, один за другим, лишь разводили руками и подтверждали неутешительный диагноз.
Узнав окончательный вердикт, она приняла для себя единственно возможное и верное решение…
— С таким диагнозом жить можно, и жить полноценно, — объяснял врач в уютном кабинете платной клиники. — Но необходим постоянный качественный уход, строжайшее соблюдение режима и специальной диеты. И, конечно, регулярный, бесперебойный прием лекарств.
Девушка с надеждой посмотрела на свою бабушку и с сомнением хмыкнула. Да, это точно про нее. Лишнюю таблетку без напоминания она в рот не возьмет, а уж про какой-либо режим и говорить не приходилось. За ней нужен был неусыпный контроль, только так и никак иначе. Бабушка же, сидя напротив доктора, лишь отмахивалась:
— Да бросьте вы, господин доктор, сколько мне на роду отмеряно, столько и проживу. Не впервой.
Оправив бабушку обратно в деревню, она заехала в магазин сотовой связи и приобрела мощный модем, чтобы обеспечить себе стабильный доступ к интернету в любом месте. Затем направилась прямиком на работу, где попросила о личной встрече с руководителем.
— Если ты сможешь выполнять все свои обязанности дистанционно и вовремя предоставлять отчетность, то я не против. Но ты точно все обдумала?
— Григорий Александрович, у меня кроме них никого больше на свете нет. Если с бабушкой что-то случится, дед просто не переживет эту потерю… Они как два крыла у одной птицы.
— У меня тоже родители в возрасте, я тебя прекрасно понимаю. И перетащить их в город — задача не из легких…
— Вот именно…
Вечером того же дня у них с Игорем состоялся тяжелый, напряженный разговор.
— Я не готов видеть тебя раз или два в неделю, как ты себе это представляешь? Это же не отношения, а свидания по расписанию!
— Игорек, ну что же мне делать? Бросить их?
— Твоя бабушка — взрослый, состоявшийся человек и должна сама отвечать за свое здоровье…
— В том-то и дело, что взрослый, а ведет себя как капризный ребенок! Неужели я должна просто махнуть на все рукой и оставить все как есть?
— Делай что хочешь! — резко бросил он и вышел из комнаты.
Она не стала на него обижаться, понимая, что это ее семейные трудности, а не его, и он имеет право на свои fears и сомнения.
— Ты же обещал Шурику вольер сделать.
— Сделаю, когда будет время. Я спать.
На следующее утро она проснулась одна. Игоря в квартире не было. Она звонила ему раз за разом, но телефон упорно не отвечал. Собрав в дорожную сумку самые необходимые вещи, она села в свою подержанную, но надежную машину и отправилась в деревню, чувствуя, как сердце разрывается на части от неопределенности и тоски.
Игорь появился только через два дня. Он вошел в дом с огромным букетом полевых цветов и гостинцами для стариков.
— Прости меня, пожалуйста. Я вспылил, наговорил глупостей… Просто… моя мама когда-то точно так же уехала в деревню ухаживать за своими престарелыми родителями и… встретила там другого. Она оставила нас с отцом.
— Не сравнивай, я люблю тебя и никогда-никогда так не поступлю. Пойдем на речку! — она улыбнулась, и сердце ее наполнилось облегчением, и она потянула его за руку.
Переодевшись в купальные костюмы, они, словно дети, с веселыми криками побежали к воде и долго плескались в прохладных, ласковых струях. Выбравшись на берег, Игорь с восхищением оглядел окрестности.
— До чего же здесь здорово! А рыба тут водится?
— Дед и летом, и зимой с удочкой сидит, без ухи мы никогда не остаемся.
— Жаль, конечно, что все так запущено и дико. Потенциал-то какой!
— Я сама об этом постоянно думаю. Вот бы взять да своими силами берег расчистить. Но где взять средства?
Вечером, когда Игорь вместе с Григорием Петровичем возводили каркас будущего просторного вольера и горячо обсуждали, где лучше приобрести металл и найти хорошего сварщика, Игорь вдруг опустил молоток и спросил у старика:
— А у вас здесь, Григорий Петрович, администрация сельского поселения имеется?
— Чай, не в глухой тайге живем, конечно, есть. И администрация, и почта, и школа своя. Даже детский садик недавно открыли.
— Это хорошо, — удовлетворенно кивнул Игорь и вновь принялся за работу, энергично забивая гвозди.
— А чего спросил-то, внучек, какие планы строить? — прищурился дед.
— Потом расскажу, дед, если все сложится, как задумано.
— Не поймешь я вас, городских. Вечно у вас в голове какие-то проекты да идеи.
Поздно вечером Игорь позвал свою девушку в сад и, усадив ее на старую, видавшую виды скамейку, нежно обнял.
— Слушай, а почему бы нам действительно не заняться этим местом? Не просто берег расчистить, а сделать тут настоящую зону отдыха?
— Какую? — удивилась она.
— Ну, для пикников, рыбалки, для семейного отдыха на природе.
Она рассмеялась, но в смехе ее слышалась легкая грусть:
— Игорь, дорогой, а деньги где возьмем? Ни у тебя, ни у меня таких сумм нет. Да и разрешения, согласования… Это же целая история.
— А давай хотя бы попробуем! У нас на работе огромный коллектив, и многие постоянно жалуются, что хочется на природу, а своей дачи нет, машины не у всех. А место-то здесь какое — сказка! Можно поставить несколько уютных домиков, беседки с мангалами…
— Но это же колоссальные вложения!
— Я найду средства, вот увидишь. На худой конец, в банке кредит возьму.
— Это же огромный риск!
— А давай рискнем! — его глаза горели энтузиазмом. — В конце концов, у меня в Алексеевке от бабушки с дедом дом остался, он сейчас в моей собственности. А мать моя со своим новым мужем живут у него, а мой дом сдают под дачу. Завтра же пойду в вашу администрацию и все подробно выясню.
На следующий день, пока приглашенный сварщик, которого нашел Григорий Петрович, варил прочные металлические прутья для вольера, Игорь отправился на встречу с главой поселения. Вернулся он расстроенным и озадаченным.
— Не вышло? — с надеждой выдохнула девушка, глядя на его помрачневшее лицо.
— Говорит, по закону тендер объявлять надо, что это большие хлопоты, бумажная волокита, и ему это не нужно.
— Тендер, — усмехнулась она. — Да пока ты ему об этом не сказал, наш глава вряд ли вообще знал такое слово. Ничего, дед, садись, доделывай свою клубнику, а я схожу до Захарыча сама.
— Иди, внучка, иди. Надо было сразу тебя послать, ты с ним всегда ладила.
— А ты его знаешь? — удивился Игорь.
— Еще как знаю. Это наш бывший директор школы, человек строгий, но справедливый.
Она вошла в кабинет к председателю, и его лицо расплылось в широкой, доброй улыбке.
— Вероничка, какими судьбами? Рад тебя видеть!
— По очень важному делу, Андрей Захарович, — она села напротив и подробно, обстоятельно изложила ему всю свою идею, но он лишь скептически качал головой.
— Я же твоему молодому человеку все уже объяснил, детка. Процедура сложная.
— Андрей Захарович, ну нельзя ли как-то упростить, обойти эти формальности? Это же для развития всего села благое дело — туристы будут приезжать, в местных магазинах продукты закупать, налоги платить. Да и берег мы облагородим, вам же только спасибо скажут.
— А закон? А тендер?
— Ну вы же наш, родной человек, Андрей Захарович, вы всегда славились тем, что находили мудрые решения в самых сложных ситуациях, — мягко сказала она, зная, что бывший директор, у которого она была одной из лучших учениц и гордостью школы, вряд ли сможет ей отказать.
Ровно через неделю раздался телефонный звонок. Андрей Захарович просил ее зайти.
— Поезжайте в город, в областной центр, я там кое с кем договорился. Подпишете договор аренды на сорок девять лет. Ну, а дальше — сами, как сумеете.
— Спасибо вам огромное, Андрей Захарович! Для вас и вашей семьи в нашем будущем уголке отдыха всегда будет готов самый лучший домик!
— В этом я даже не сомневаюсь, — засмеялся он.
В банке, где она была добросовестной заемщицей с официальной работой и стабильной зарплатой, ей одобрили солидный кредит. Остаток лета и всю золотую осень они с Игорем и помогавшими им местными жителями боролись с непролазными зарослями тростника и камыша на берегу. Пережив зиму, с первыми весенними ручьями они завезли брус и начали строительство. К середине июля, когда воздух звенел от жары и стрекот кузнечиков, их база отдыха, состоящая из трех аккуратных домиков, четырех просторных беседок и небольшого песчаного пляжа, была готова принять первых долгожданных гостей.
— Ты посмотри, что наши «туристы» наворотили, — восхищенно говорил Григорий Петрович, стоя на обновленном мостике. — Красота-то какая, глаз не отвести. Вот только всю мою рыбалку они распугают!
— Деда, да хватит тебе рыбы на сто лет вперед, хватит ворчать, — счастливо улыбалась ему внучка.
— А как не ворчать? Доживешь до моих годов, сама поймешь. И что, мне теперь тоже в этих ваших стеклянных «кочерыжках» удить? — он с неодобрением ткнул пальцем в сторону беседок, стоявших на сваях прямо над водой.
— Не, дед, мы тебе здесь же, рядышком, новый, крепкий мостик смастерим, так что далеко ходить не придется, — подошел к нему Игорь и дружески хлопнул старика по плечу.
— Ну, раз так, тогда ладно, добро!
— И еще кое-что, дед, — Игорь стал серьезен. — Внучку свою за меня замуж отдадите?
— Да хоть сейчас забирай, надоела уже со своими проектами! — буркнул Григорий Петрович, но в его глазах плескалась радость.
Прошло три года. За это время они полностью рассчитались с банком, а слава об их уютном, душевном уголке природы разнеслась далеко за пределы района. Постепенно, шаг за шагом, они строили новые, более комфортабельные домики, открыли небольшое, но очень популярное кафе, где работали почти исключительно местные жители.
Вероника и Игорь теперь жили в деревне постоянно. Игорь перешел на удаленную работу и все летние месяцы с головой погружался в заботы о базе отдыха, а зимой, как шутил Григорий Петрович, они вдвоем с внучкой «стучали по своим компутерам», планируя новые улучшения.
Сейчас они откладывали деньги на новый, просторный и теплый дом, который собирались построить прямо на участке деда и бабушки, чтобы быть к ним еще ближе.
Верного Шурика не стало год назад, и в деревне наступила непривычная тишина. Но просторный вольер пустовал недолго. В один прекрасный день Григорий Петрович сам привез из города крошечного, виляющего хвостом щенка.
— А чего это ты ухмыляешься, Верка? — насупился он, когда внучка не смогла сдержать смех. — Привыкли мы с бабкой к нашему «кабыздоху», а этот, гляди, вроде ничего такой, характером вышел очень похож.
А Лидия Семеновна, неукоснительно соблюдая все предписания врачей, принимая лекарства и придерживаясь здорового питания, чувствовала себя вполне сносно. Она с радостью помогала по мере сил, а по вечерам все вместе они собирались за большим деревянным столом в саду, пили чай с вареньем и смотрели, как зажигаются первые звезды на потемневшем небе. И в этих простых, тихих вечерах, в тепле семейного очага, в ласковом свете заката, отражавшегося в гладкой поверхности реки, и заключалось их настоящее, выстраданное и такое драгоценное счастье. Оно было соткано из терпения, любви и тихой, негромкой радости, что течет неспешно, как река их детства, в которой теперь купались уже дети новых гостей, и будет течь еще долго-долго, из года в год, из поколения в поколение.