1946-й. Последние отголоски великой и страшной бури, изменившей все и вся, еще витали в воздухе больших городов и маленьких деревень, затаившись в угрюмых взглядах мужчин, в преждевременных морщинах на лицах женщин, в тишине, что была гуще и выразительнее любых слов. В одной из московских квартир, где высокие потолки словно вбирали в себя дым папирос и тревожные мысли, мужчина средних лет измерял шагами длину уставшего от бессонницы ковра. Его фигура, еще недавно такая уверенная, сейчас казалась сломленной невидимой тяжестью.
— Вот сажи на милость, Лизок… — голос его звучал хрипло и устало. — Отличница в школе, в институте, везде в первых рядах, съезды, слёты, собрания и общественные дела… Да мы с матерью только и дышим над тобой, лелеем самые светлые надежды, и все это ты меняешь на что? На что?
Молодая женщина, сидевшая у окна и наблюдавшая за редкими прохожими в сумеречном свете, обернулась. В ее глазах, обычно ясных и решительных, плескалось упрямство, смешанное с обидой.
— На что, папа? — прозвучал ее вопрос, тихий, но твердый.
— На колхоз! Уму непостижимо! Бросать блестящую карьеру в исполкоме, теплое, обустроенное место, уважение коллег — и погружаться в эту… эту глушь! Это же шаг назад, дочка! Назад!
Он умолк, пытаясь перевести дух. Дочь откинула со лжа темную прядь волос и поднялась с места, ее стройная фигура выпрямилась.
— Ну отчего же? Нет бы порадоваться за меня, что в свои двадцать семь лет я стала председателем! Это ведь доверие, ответственность, настоящая работа, а не перекладывание бумаг в теплом кабинете.
— А чему мне радоваться? — почти простонал отец. — Что ты променяешь работу в исполкоме на жизнь в какой-то богом забытой деревне? Что ты вместо изящных туфель будешь носить сапоги да галоши, а вместо элегантной шубки — ватную фуфайку? Это ли удел для женщины с твоим образованием, с твоим умом?
— Папа, там тоже люди живут. И да, если это тебя так успокоит — я сама вызвалась возглавить этот колхоз. Он небольшой, но, говорят, очень перспективный. Мне нужна эта перемена.
— Где, мне интересно, прошлый председатель? — с новым подозрением спросил отец, вглядываясь в лицо дочери. — Почему образовалась такая вакансия?
Молодая женщина отвела взгляд, разглядывая узор на скатерти.
— Посадили… — наконец, пожав плечами, выдохнула она.
— Что? — отец отшатнулся, будто от неожиданного удара.
— Он, оказывается, на немцев работал, документы им справывал фальшивые, вот об этом и узнали свои же, донесли. Его супруга, которая работала вместе с ним, так же вслед за мужем отправилась в лагеря.. Говорят, Степана Матвеевича расстреляют.
— Лиза, какие ужасы ты мне рассказываешь.. — отец тяжело опустился на диван и хмуро, с невыразимой тоской посмотрел на нее. — А нам с матерью что делать? Как спокойно спать, зная, что наша дочь находится в таком змеином гнезде?
— Воспитывать Костика, — попыталась улыбнуться женщина, говоря о младшем брате. — Ну что вы в самом деле, как будто я на другой край земли уезжаю. Здесь же недалеко, всего в двух часах езды на попутной машине или на поезде… Я буду приезжать, буду писать.
Отец бессильно махну рукой, взял со стола свежий номер газеты и развернул его с громким шелестом. Но Лиза прекрасно знала — он смотрит на разбегающиеся строчки, но не видит ни единой буквы, все его мысли, все тревоги были только об отъезде дочери из города, о том неведомом и пугающем пути, который она для себя избрала. Она его понимала, сердце сжималось от жалости, но в то же время в душе поднималась глухая волна раздражения оттого, что самые близкие люди не желали и пытаться понять ее порыв. А еще, глубоко в сердце, таилась другая, невысказанная причина, о которой она не могла поведать отцу…
Предмет ее недавних, таких ярких и таких несбывшихся надежд, бравый летчик Игнат, герой с орденами на груди, женился не на ней, а на ее же самой близкой подруге, которая ловким, почти незаметным для постороннего глаза, но безжалостным для Лизы движением сумела увести его сразу после возращения с фронта. Ей отчаянно, до боли в сердце, хотелось бежать из этого города, из этих улиц, хранивших эхо их с Игнатом смеха, и в тот момент было абсолютно все равно, куда заведет ее эта дорога…
Дорога оказалась длинной, пыльной и безрадостной. Старый грузовик, подбрасывавший ее на ухабах, на полпути громко хлопнул и застыл, испуская клубы пара. Шофер, чертыхаясь, полез под капот, а Лиза, поняв, что ждать придется долго, решила идти пешком, следуя его смутным указаниям. Не прошло и получаса, как небо потемнело, накрапывавший с утра дождь перешел в настоящий ливень, короткий, но невероятно сильный, превративший грунтовую дорогу в вязкое, непролазное месиво.
Ее городские туфли, некогда такие нарядные, размокли и увязли в грязи по самую щиколотку. Добравшись до покосившегося указателя с названием села, она остановилась, пытаясь очистить их о пучки мокрой травы у обочины. Негоже вот так, в самый первый день, предстать перед новыми подчиненными словно перемазанная скиталица какая-то… Да еще и подол ее добротного шерстяного платья, зацепившись за колючий куст, предательски оборвался.
— Кто вы? — раздался внезапный голос прямо за спиной.
Она не слышала, как из-за густых зарослей бурьяна вышла молодая девушка, и вздрогнула от неожиданности, чуть не поскользнувшись.
— Здравствуйте! Вы местная? — поспешно выпрямившись, попыталась она придать своему виду хоть толику достоинства.
Девушка, одетая в простенькое, но чистое платье и платок, кивнула, внимательно, с нескрываемым любопытством оглядывая незнакомку с дорожным саквояжем.
— Я Сергеева Елизавета Викторовна, новый председатель. Вот, пока добралась до вашего села, стала выглядеть настоящей оборванкой. Платье порвала, зацепившись за ветку, на туфли без слез не взглянешь.
— А чего же пешком? — на губах девушки мелькнула легкая, незлая усмешка. Она явно была удивлена, что председатель — молодая, хрупкая на вид женщина, а не привычный уже мужчина в кожаной куртке.
— Сломалась машина по дороге, пришлось три километра пешком идти, а тут как назло еще и этот ливень. Короткий, но очень сильный.
— Вам бы полотенцем обсушиться, да платье сменить. Идемте со мной, вон мой дом, у самой реки стоит, под теми ивами.
Не дожидаясь ответа, девушка повернулась и пошла вперед, уверенно ступая по размокшей земле. Лиза, подхватив свой саквояж, поспешила за ней.
— А как вас зовут?
— Ульяна, — прозвучало в ответ.
Дом, к которому они вышли, был indeed крепким, пятистенным, под новой тесовой крышей, с резными наличниками на окнах.
— Красивый у вас дом, товарищ Ульяна, не бедный, — не удержалась от комментария Лиза.
— А почему ему быть бедным? — горько, почти с вызовом усмехнулась Ульяна, приоткрывая калитку.
Она провела Лизу через чистый двор, где кудахтали куры, и ввела в сени, а оттуда — в просторную горницу. Указав на одну из дверей, Ульяна произнесла без особой интонации:
— Располагайтесь, ваша комната.
Лиза удивленно посмотрела на нее, с трудом понимая происходящее.
— Ульяна, вы думаете, я у вас останусь? Я не хочу вас стеснять. Мне говорили, что для меня уже подыскали жилье, исполняющий обязанности председателя должен отвести меня на мое место жительства.
Ульяна медленно села на краешек деревянного стула и смахнула невидимые крошки со стола, застеленного вышитой скатертью.
— Жить вы будете здесь. Это председательский дом.
— А вы? — в голосе Елизаветы Викторовны зазвучала тревога.
— А я дочь бывшего председателя… Меня не стали выгонять из отчего дома сразу, но это вроде как и не наш теперь дом, мне он не принадлежит. Когда неделю назад сказали, что прибудет новый председатель, пояснили, что именно он решит, останусь я здесь или нет. Но я могу перебраться в дом покойной бабы Люси, правда, он разваливается весь, щели такие в стенах, что руку просунуть можно, и печь дымит… Я же все понимаю.
— Ульяна, не успела я приехать, как вы меня уже огорошили такими словами. Конечно, никуда вы не пойдете из отцовского дома, дочь за отца не в ответе. Это я у вас в гостях, а не вы у меня. Пока мы не решим этот вопрос окончательно, будем считать именно так.
Переодевшись в сухое платье, тщательно высушив полотенцем длинные темные волосы и отмыв свои безнадежно испорченные туфли, Лиза почувствовала себя немного лучше.
— Вот теперь можно идти в сельсовет, знакомиться с работой и населением. Ульяна, вы со мной?
— Нет, — покачала головой девушка, и в ее глазах мелькнула тень прежней грусти. — Я с вами уже познакомилась, а там, на общем собрании, мне делать нечего.
Лиза вышла из дома и направилась по единственной улице к зданию сельского совета, что стоял посередине села, белея свежевыкрашенными стенами. Она шла, и мысли ее были полны Ульяной. Красивая, с большими, словно бы вобравшими в себя всю боль мира, глазами девушка. Неужели ее действительно затравили из-за проступка отца? Да сам товарищ Сталин говорил известную фразу: сын за отца не в ответе!
Но по потухшему, отрешенному взгляду Ульяны, по ее горькой усмешке Лиза с уверенностью поняла — она отвечает. Травят ее, ей-богу, травят. Но она, новая председательница, обязательно познакомится поближе с этой девушкой и положит конец этой несправедливой травле!
Остаток дня пролетел как один миг, насыщенный встречами, разговорами и бумагами. Сперва собрались «первые лица» села — фельдшер, агроном, милиционер, ветеринар и бригадиры. Исполняющий обязанности председателя, милиционер по фамилии Антонов, с видимым облегчением передал ей все полномочия.
— Я вас ждал. Трудно совмещать — три села на мне, только и успеваю по ним разъезжать. То муж жену поколотит, то поросенка украдут, а потом выясняется, что он сам сбежал, то мальчишки-хулиганы сарай подожгут… А тут еще и колхоз, в управлении которого я, честно говоря, ничего не смыслю. Вы учились в институте, вам и власть в руки.
— Для того я сюда и приехала. Товарищ Антонов, я уже заселилась в председательский дом, так уж вышло, что с хозяйкой познакомилась раньше, чем до села дошла.
— Какая же она хозяйка? — возмущенно фыркнул Антонов. — Дочь врага народа.
— И вы туда же? Послушайте, товарищ Антонов, вы, как представитель власти, милиционер, должны были в первую очередь пресекать эти разговоры. Дочь за отца не в ответе. Это — закон.
— Вы в деревню приехали, здесь все по-другому, не как в городе. Здесь свои законы, — упрямо сказал он.
— При чем здесь это? — возмутилась Лиза. — Какая разница? Люди одинаковые в городе и в селе. И справедливость должна быть одна.
— Вы не правы, и очень скоро это поймете. Мой вам совет — не заводить дружбу с дочерью бывшего председателя, а желательно и вовсе ее отселить в другой дом. Для ее же спокойствия, — добавил он, видя ее негодование.
— Я сама разберусь, — буркнула Лиза и решительно взяла в руки первую папку с отчетами, тем самым давая понять милиционеру, что разговор окончен.
Вечером она вернулась в председательский дом. К своему удивлению, она обнаружила, что ее нехитрые вещи были аккуратно разложены в старинном дубовом шкафу, а на улице, у крыльца, стоял большой деревянный ушат с дымящейся горячей водой.
— Обмойтесь с дороги-то… — Ульяна молча протянула ей большое махровое полотенце.
— Ульяна, мне неудобно. Зачем вы так себя утруждали? Вещи я и сама могла бы разложить, вы же не обязаны. И воду подогреть я тоже в состоянии.
Ульяна ничего не ответила, молча вошла в дом. Обмывшись за брезентовой шторкой, натянутой на веревке между сараем и домом, Лиза надела чистое домашнее платье, обмотала еще влажные волосы сухим полотенцем и вошла в горницу, где Ульяна уже вовсю хлопотала у русской печи.
— Приготовила щи. Пустые, правда, мяса нет. Но вкусные, я пробовала. И чай вот, тоже вкусный, я у бабки-травницы беру, лучше нее никто сборы не готовит, душистые они, лечебные.
Лиза взяла деревянную ложку, но тут же ее отложила.
— Ульяна, сядь, пожалуйста!
Девушка послушно, как ребенок, села на стул напротив и устремила на Лизу свой ясный, но настороженный взгляд.
— Я хочу кое о чем с тобой поговорить…
— Мне уйти? Антонов вам уже наговорил про меня? — тихо спросила она.
— Никуда идти не надо. И давай договоримся так… Во-первых, мы с тобой почти ровесницы. Сколько тебе лет?
— Двадцать два.
— Не велика разница. Так вот, раз уж мы будем жить в одном доме, есть за одним столом, так и будем общаться как подруги, идет? Выкать мне не надо, хотя бы дома. Во-вторых… Не нужно прислуживать, я не барыня какая-то, и ты не должна греть мне воду, убирать в моей комнате, готовить на нас двоих. Кстати, готовить и я умею, вот и будем это делать по очереди, установим дежурство. И повторяю — я у тебя в гостях, а не ты у меня!
— Я дочь врага народа и… — начала было Ульяна, опуская глаза.
— Да мне плевать, — мягко, но твердо перебила ее Лиза и зачерпнула ложкой душистые щи. — Как вкусно! Правда, очень вкусно!
Съев тарелку щей и выпив действительно ароматный травяной чай, Лиза спросила у Ульяны:
— Где ты сейчас работаешь?
— На скотном дворе, навоз убираю, — без обиняков ответила та.
— Это как же твой папа позволил такое? Неужто ты необразованная?
— Отчего же, образованная. На бухгалтера училась, работала на ферме учетчиком. А вот как отца и мать забрали, так и меня Антонов на скотный двор перевел. Негоже, говорит, дочери врага народа учет важных документов нести. Сомневается в моей благонадежности.
— А кто же сейчас учетом занимается?
— Бригадир. Правда, он пару раз ко мне тайком подходил, не мыслит он ничего в этих цифрах, но Антонов обещал, что похлопочет и из города специалиста дадут.
— Ну Антонов! — рассердилась Лиза. — Чего же он так зверствует?
— Оттого, что он за мной ухаживал, да только без толку, папа не разрешал мне с ним встречаться. Считал его человеком недалеким и злопамятным.
— Ну, а сейчас чего? Отца ведь посадили.
— Вот поэтому… Потому что отца посадили. Теперь он может мстить безнаказанно.
— Значит, не любит, — с сожалением покачала головой Лиза.
— Нет, мстит. Отец за Пашку замуж меня отдавал, за агронома, мне он тоже нравился. Вот Антонов и не простил мне, что за другого замуж собралась. Правда, Павел сразу свадьбу отменил после ареста. Вот так и вышло — было два жениха, а теперь ни одного.
— Интересные дела у вас тут творятся, ну да ладно, разберемся…
Лиза действительно наделала шуму своим появлением в селе. Прежде всего она своим волевым решением вернула на прежнее рабочее место Ульяну, и в тот же день стояла на импровизированной трибуне у сельсовета и жестко, довольно твердо, отвечала на возражения и ропот селян.
— Ты чегой-то председательница, учудила? Ты зачем дочь вражины вернула в бухгалтерию? — громче всех кричала пожилая женщина в цветастом платке, размахивая руками.
— Как вас зовут? — спокойно, с ледяным спокойствием спросила Лиза, обращаясь к ней.
— Ну Катериной меня кличут. Семенова я.
— Товарищ Семенова, я погляжу, вы здесь активистка. Ну значит, с вами и буду говорить. Начнем с того, что я обнаружила две серьезные ошибки в документах, которые передал мне бригадир Иванов. Если бы эти ошибки дошли до города, то Иванову пришлось бы туго, вплоть до лагерного срока. Он сам признался, что ничего в этой бухгалтерии не мыслит. Кто-то еще готов пойти на место Ульяны и нести такую ответственность?
Повисло тяжелое, густое молчание.
— Ну так, Степка свою дочку и отправил учиться, чтобы, значит, на этом месте человек был, — услышала она чей-то нерешительный голос из толпы.
— Вот, — развела руками Лиза. — А следовательно, кроме нее пока некому. Знаю, что многие молодые подались учиться в город после войны, но на это нужно время. А Ульяна уже работала, все там знает до тонкостей.
— Но она же дочь врага народа! — снова, уже слабее, запротестовала Катерина.
— Но не она же сама это делала! К Ульяне были у властей претензии? Как она относится к тому, что ее отец выдавал фальшивые документы? Она лично какое имеет отношение к его поступкам? Еще раз напомню — дочь за отца не в ответе, зарубите себе это на носу.
— А кто же в ответе? — ехидно скривилась Катерина, чувствуя, что почва уходит из-под ног.
— Степан Матвеевич, но не его дочь, — четко и громко ответила Лиза.
— А и правда, — другая женщина, в черном, траурном платке, вышла вперед. — Катька, да это же ты всех баламутишь! Вот карга старая! Ты же ведь сама из «бывших», вас раскулачили и сюда сослали. Забыла, али что? Сама бывшая, а других судишь!
— Я советская гражданка, — смутилась и покраснела Катерина.
— Поглядите на нее! Но ведь не от рождения же, дворянка Семеновская. Фамилию-то укоротила, знаем, знаем твои делишки…
Лиза видела, как побагровело сморщенное лицо Екатерины, и вдруг почувствовала острую жалость к этой старой, озлобленной женщине.
— Все, расходимся! Решение принято. Ульяна будет работать на прежнем месте, и точка. И любой косой взгляд в ее сторону я расценю, как неуважение лично ко мне и к моим решениям.
— А что, дело председательница говорит, — услышала она чей-то рассудительный голос в толпе. — И правда, что мы на Ульяну взъелись, наоборот, девку пожалеть надо, сиротой она теперь при живых-то родителях.
Когда толпа медленно, нехотя, но все же начала одобрительно кивать, Лиза с изумлением поняла, о чем толковал ей Антонов. Стоит привести хоть какой-то веский аргумент, проявить твердость, и общественное мнение тут же готово измениться, как флюгер на ветру. Когда люди начали расходиться, к Лизе подошел сам Антонов.
— Зря вы так, смотрите, не пожалейте потом.
— Вы мне угрожаете? — холодно спросила она.
— Ну что вы… Я не об этом, — Антонов криво улыбнулся. — Ульяна девушка с характером, она еще покажет свои зубы. Не такая уж она и безобидная овечка.
— А откуда вам знать, товарищ милиционер? Вы же, как и тот самый Павел, трусливо поджали хвост, едва председателя арестовали. Где же ваша любовь, о которой вы, наверное, толковали Ульяне?
— Да что вы знаете? — вспыхнул он. — Я все для нее, а она… Против слова отца пойти не посмела… А уж когда за Пашку замуж собралась, так и вся моя любовь в пепел превратилась. Вот так..
— А теперь Павел женат на другой… Быстро вы, оба, о своих словах и чувствах забыли.
Последующие два месяца жизнь в селе текла относительно стабильно. Колхоз потихоньку вставал на ноги, налаживался учет, люди привыкали к новой, решительной председательнице. Единственное, что по-прежнему печалило и тревожило Лизу, так это порой совершенно отрешенный, потухший взгляд Ульяны. Ее отца и мать отправили в далекие лагеря, хотя они до самого конца упорно отрицали свою вину, говорили, что подписи на документах — поддельные, а сам Степан Матвеевич уверял, что печать у него украли, а новую он уже заказал. Но следователи ему не верили, сказали, что пусть благодарит судьбу и за те двадцать пять лет, что ему дали, по такой статье и расстрела было бы мало.
— Я не верю в их вину, понимаешь? — как-то вечером, сидя на завалинке, тихо произнесла Ульяна. — Не верю… Мой отец ненавидел фрицев всей душой, он никогда, ни за что не стал бы им помогать. Это не в его характере.
— Ульяна, в это сложно поверить, но факты — вещь упрямая. У одного из убитых полицаев нашли документы с подписью и печатью твоего отца. Такой же документ нашли и в кармане утонувшего немца, которого выловили в реке.
— Вот это и странно.. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверена — отец не виноват. Ты не находишь странным, что нашли их тела почти одновременно? И кто-нибудь видел хоть одного живого предателя или сбежавшего немца, у которого были бы эти самые документы от отца? Все доказательства были предъявлены уже с мертвых.
— Ты думаешь, кто-то мог их специально подставить? — задумчиво переспросила Лиза.
— Уверена в этом.
— Но кто это может быть? — удивилась Лиза. — И зачем?
— Да кто угодно. Хоть тот же Антонов. Или… или сам Павел. Просто ради мести или ради какой-то своей выгоды.
— Если это и так, то доказать будет невероятно трудно, почти невозможно.
— Вот и я потеряла всякую надежду… — прошептала Ульяна, глядя на заходящее за лесом багровое солнце.
Им помог, как это часто бывает, слепой и непредсказуемый случай, после которого Ульяна снова поверила в то, что на свете все же существует справедливость…
Однажды теплым сентябрьским днем Лиза решила навестить местную травницу, чтобы взять у нее успокоительного сбора. Но избушки на окраине села оказалась запертой, а соседка сказала, что старушка уехала в город к внуку. Лиза, вспомнив, что это она сама и подписывала ту справку, с досадой махнула рукой и, чтобы не терять время даром, решила зайти в прилегающий к селу лес — как раз начался самый разгар сезона маслят. Она уже вошла вглубь леса, который за несколько месяцев успела неплохо изучить, и только наклонилась к маленькой, смолистой сосенке, чтобы сорвать первый гриб, как вдруг краем глаза заметила вдалеке, меж стройных стволов, мужскую фигуру. Мужчина шел неспеша, но очень уверенно, постоянно оглядываясь по сторонам, и Лизу, прирожденного общественника и руководителя, укололо странное чувство — у этого человека была какая-то тайная цель. Ей стало любопытно, и она, прячась за деревьями и пригибаясь к земле, постаралась проследить за незнакомцем.
Шли они долго, более получаса, и Лиза уже начала тревожиться, что заблудится и не найдет дорогу назад, но тут впереди, на небольшой поляне, показалась странная, искусно сделанная насыпь из еловых веток и сучьев. Мужчина, в последний раз оглянувшись, ловко юркнул среди этих самых веток и исчез. Лизу он, к счастью, не заметил. Сердце ее заколотилось где-то в горле, подступил холодный, липкий страх, но, собрав всю свою волю, она тихонько, ступая как кошка, прокралась к тому месту. Она подошла почти вплотную и поняла, что это вход в хорошо замаскированную землянку. Из небольшого отверстия, служившего и для вентиляции, и для света, валил едкий дымок от махорки.
— Что с документами, братец? — услышала она незнакомый хриплый, простуженный голос.
— А что я сделаю? Ты свалился как снег на голову! У меня нет больше бланков, и печать та теперь недействительна.
— Ну у тебя же получилось в прошлый раз подставить Степана Матвеевича… Кстати, совесть не мучает? — ехидно спросил хриплый голос.
— А тебя? — вспылил первый собеседник, и Лиза с изумлением узнала в нем голос агронома Павла. — Когда ты в полицаи заделался и в Белоруссии бесчинства устраивал, совесть не мучила? А теперь уже больше года по лесам скитаешься, как затравленный волк.
— Добудь мне документы, и я в город уеду, сгину, будто и не было меня.
— Да не могу я пока! У нас новая председательница, а та печать на груди носит, на веревочку повесила и с ней не расстается. И ключи от сейфа, где бланки, всегда забирает, замок сменила на новый, хитроватая.
— Ну так соблазни бабу-то, в чем проблема? Ты видный мужик.
— Дурак ты, Сашка, круглый дурак.
— Это ты не понимаешь, уже осень на носу, мне в город надо, а то сдохну здесь в лесу от холода и голода.
— Да придумаю я что-нибудь, придумаю. Вот, держи, мать передала — пирожки с капустой. А я пошел, меня уже, наверное, хватились.
Лиза, затаив дыхание, аккуратно отползла назад и бросилась за ближайшую сосну, потом, выждав, перебежала ко второй. Она видела, как из-под веток выбрался Павел, огляделся и быстрым шагом направился в сторону села. Теперь следовало незамедлительно нагнать его, иначе она рисковала навсегда заблудиться в этом осеннем лесу… На ходу она старалась запоминать ориентиры, тихонько ломая тонкие ветки кустов, чтобы потом суметь найти это роковое место.
Ульяне она не стала ничего говорить той ночью, хотя девушка сразу заметила ее странную, возбужденную задумчивость.
— Ну что с тобой происходит? И где ты так долго пропадала? Уже вечер.
— К травнице ходила, — автоматически ответила Лиза.
— Так она же в город к внуку поехала, ты разве забыла? Сама справку ей давала! — удивилась Ульяна.
— Точно, совсем из головы вылетело, рассеянная я какая-то сегодня, — смутилась Лиза.
Она и правда начисто забыла об отъезде старушки, но именно эта досадная забывчивость теперь могла помочь раскрыть все карты и восстановить справедливость.
Ранним утром она попросила тракториста Петра отвезти ее в районный центр.
— Ну разве что на телеге… Мой трактор на ремонте.
— А это что, не транспорт? Хоть до станции довези, а там на попутку сяду.
— Да я и до самого города могу, лошади у меня сильные, — улыбнулся парень.
Они с Петром ехали молча, под мерный стук копыт. Уже на самом въезде в город он вдруг негромко спросил:
— Как у вас там с Ульяной, дружите?
— Дружим, — кивнула Лиза.
— Она мне… она мне нравится. Еще с тех пор, как в школу вместе ходили. Только вот с какой стороны подойти к ней, не знаю. Словно она за стеклянной стеной теперь.
Лиза невольно фыркнула от смеха. То же самое она слышала и от Ульяны. Той нравился этот самый тракторист Петр, молодой, крепкий и удивительно добрый парень. Да только она всегда, тяжело вздыхая, говорила:
— И на кой я ему такая нужна? Хоть злые языки и притихли, но я дочь врага народа, разве же посмотрит он на меня, когда девок молодых да красивых, с незапятнанной биографией, пруд пруди? Кабы в лицо не рассмеялся. Мне Антонова и Павла за глаза хватило..
Лиза видела, как Петр украдкой поглядывает на нее, и вот он сейчас в этом ей признался.
— А ты погулять ее позови. В лес по грибы или просто вечером у реки.
— А пойдет? — с нескрываемым сомнением спросил Петр.
— Пойдет. Только не сегодня, через пару дней. Сейчас такое начнется, такой переполох будет в нашем селе, только держись!
— А что будет? — с живым интересом спросил Петр, наклоняясь к ней.
— Увидишь. Но забудь, что я сейчас тебе сказала. Будь нем, как рыба.
— Буду немее воды, ниже травы, — пообещал он, делая серьезное лицо.
Лиза вошла в кабинет к начальнику районного отдела МГБ и, сев перед его строгим взглядом, выложила все, что услышала и увидела в лесу.
— Товарищ Сергеева, вы хоть отдаете себе отчет в том, что сейчас сказали? — сухо переспросил майор, поглаживая усы.
— Я прекрасно отдаю себе отчет в каждом слове. И могу провести ваших людей к той самой землянке.
Майор молча накрутил на диске телефона номер и отдал несколько коротких, отрывистых распоряжений.
Через два часа Лиза уже вела вооруженную группу по знакомому лесу, с трудом, но уверенно ориентируясь на оставленные ею метки. Она боялась ошибиться, не найти ту самую поляну, но вот наконец сквозь частокол деревьев показалась знакомая насыпь из веток. А рядом с ней, прислонившись к сосне и куряя самокрутку, стоял тот самый мужчина, чей хриплый голос она слышала накануне.
Его скрутили и заковали в наручники так быстро и ловко, что он даже не успел понять, что происходит, и лишь беспомощно и испуганно заморгал.
Черный «воронок» с затемненными стеклами, вид которого наводил на людей священный ужас, остановился у аккуратного домика агронома. Лиза вышла из машины вместе с Антоновым и еще двумя сотрудниками в форме.
— Потапов Павел Андреевич? — агроном, копавшийся на грядках, резко дернулся, увидев их, и лицо его стало землистым. — Вы арестованы по подозрению в государственной измене!
Антонов с щелчком защелкнул стальные наручники на его запястьях и грубо потащил к машине. Тот затравленно, по-волчьи озирался по сторонам и пытался вырваться, за что получил сдержанный, но чувствительный удар прикладом в бок.
— Лиза, что происходит? Что за шум в селе, куда Павла увезли? — встревоженно, с испугом в глазах теребила ее за рукав Ульяна, когда та вернулась домой.
— Скоро мы все узнаем. А пока могу тебе сказать только одно… Твои родители не виноваты. Их подставил Павел.
— Но зачем ему? Зачем? — Ульяна отшатнулась, не веря в эти чудовищные слова.
— Надеюсь, мы скоро это узнаем. Думаю, Антонов нам все расскажет, когда вернется.
Антонов приехал в село только через три дня. Лиза и Ульяна уже собирались ложиться спать, когда на пороге появился неожиданный гость, с виду очень уставший, но с каким-то новым, решительным выражением на лице.
— Слушайте.. Вам, наверняка, это интересно, — проговорил он, снимая фуражку. — Дело раскрыто, как говорится, полностью.
Он уселся на лавке у печи, а Ульяна молча поставила перед ним глиняную бутыль с самогоном и граненый стакан.
— Товарищ Антонов, ты даже не представляешь себе, насколько! — воскликнула Лиза.
— Начнем сначала… Трудно поверить, но эти двое, тот самый полицай и сбежавший из плена немец, были обнаружены Павлом в лесу, в той самой землянке, еще больше года назад. Он вступил с ними в контакт, и тогда ему на ум пришла дьявольская мысль, как убить сразу двух зайцев — и от них избавиться, и твоего отца подставить.
— Но зачем? — тихо, с болью спросила Ульяна. — Что мы ему такого сделали?
— А затем, что он Таньку, ту, что из соседнего села, полюбил, но разве мог он отказаться от свадьбы с тобой? Побоялся, что твой отец, человек влиятельный и уважаемый, этого не поймет, что отомстит ему за позор дочери, лишит его теплого места.
— Из-за этого? Из-за карьеры? — Ульяна подскочила с места и заметалась по комнате, как раненая птица. — Из-за этого он погубил три жизни?
— Да. Боялся за свое теплое местечко и не хотел проверять, как поведет себя твой отец. А нет его — нет проблем. Конечно, была и другая, не менее важная для него причина.. Он сам страстно хотел стать председателем, но на голосовании в райкоме выбрали меня, как человека более опытного и проверенного. Он украл печать и пустые бланки, подделал подписи твоих родителей и, расправившись с немцем и полицаем, сунул им эти фальшивки в нагрудные карманы.
Председателем он в итоге не стал и, с легкостью отменив свадьбу, вскоре женился на своей Таньке. И он бы подставил и тебя, Елизавета, только пока не придумал как, потому что теперь ему позарез нужны были новые документы — недавно объявился его братец Сашка, тот самый полицай, год скитавшийся по нашей необъятной Родине.. Мы думали, что он погиб в одной из перестрелок, ан нет, жив оказался и перешел на другую сторону. Спрятав его в лесу в той же землянке, Павел стал строить новые коварные планы, как добыть документы, но тут вмешалась ты, товарищ Сергеева, и все ему безнадежно испортила.
— И что теперь будет? — спросила Ульяна, в глазах которой наконец-то появилась не тень, а проблеск надежды.
— Ну для начала ему предъявят обвинение по всей строгости, затем будет суд, и вот только после решения суда уже будут пересматривать дела твоих родителей… Их, я уверен, оправдают и освободят. Ну вот я вам все и рассказал, пойду я уже, Лариса ждет, волнуется.
— Неужто за Ларкой ухлестываешь? — не удержалась от улыбки Лиза.
— А чего, баба она хорошая, добрая, не like некоторые, — он многозначительно хмыкнул. — Может, и женюсь, заживем по-человечески.
— Вась, спасибо тебе, — искренне поблагодарила его Лиза, и тот вскинул от удивления брови — она впервые назвала его так просто, по-свойски. Даже Ульяна всегда обращалась к нему по фамилии. Он улыбнулся ей в ответ, по-военному коротко отдал честь и вышел в темноту ночи…
— Я же говорила тебе, все будет хорошо… — тихо сказала Лиза, похлопывая подругу по руке.
— Да. Только я-то на Василия грешила, думала, это он из мести папу подвел, а оказалось, что женишок мой несостоявшийся все это устроил… — В глазах Ульяны заблестели слезы, но на этот раз это были слезы не отчаяния, а облегчения.
Эпилог
Спустя полгода, в марте, когда снег только начал сходить, обнажая черную, ждущую семян землю, освободили мать Ульяны, Елену Сергеевну, а в мае, когда зазеленели первые всходы, вернулся домой и сам Степан Матвеевич. Никто, конечно, не позволил ему вновь занять место председателя, да и он сам, перенесший тяжелейшее испытание, уже не рвался к власти. Главное было в том, что он снова на свободе, под чистым, бескрайним небом, и с него сняты все чудовищные обвинения.
Тогда же, после возращения отца, Ульяна, сияющая и похорошевшая, вышла замуж за тракториста Петра и ушла жить к нему в просторный, полный света и тепла дом. Лиза тоже собиралась найти себе другое жилье, чтобы не стеснять воссоединившуюся семью, но Степан Матвеевич решительно воспротивился.
— Ты теперь нам как родная дочь. Если бы не твоя смелость и твое доброе сердце, заклевали бы мою Ульянку злые языки, да еще и нам с матерью помогла выйти на свободу, вернула нам честное имя. Нет, мы перед тобой в неоплатном долгу, по гроб жизни обязаны. Живи с нами, не бросай стариков, будь нашей старшей дочкой.
Лиза осталась, но ненадолго. Через два года, когда колхоз стал одним из передовых в районе, а жизнь в селе окончательно наладилась, она вышла замуж за нового приезжего врача, молодого, умного и очень деликатного человека, присланного из города. Отец с матерью, наконец смирившись с выбором дочери, лишь просили ее приезжать в город почаще, навещать их. И каждый раз, когда поезд увозил ее из ставшего родным села, она смотрела в окно на убегающие поля, на знакомые лица на перроне, и думала о том, как причудливо и мудро порой распоряжается судьба. Она приехала сюда, спасаясь от личного горя, а нашла нечто гораздо большее — настоящих друзей, свою любовь и тихую, глубокую уверенность в том, что доброта и справедливость, даже в самые суровые времена, способны растопить любой лед и проложить дорогу к свету.