Лидия шла по промерзшему асфальту, и каждый ее шаг отдавался в висках тупой, назойливой болью. Город вокруг плыл в предвечерней мгле, огни фонарей расплывались в глазах, словно капли акварели на мокрой бумаге. Она думала, что это просто истощение – бесконечные проекты, дедлайны, ночи без сна. Она убеждала себя, что стоит лишь хорошенько отдохнуть, выспаться, и мир снова обретет краски. Но в кабинете врача, откуда она только что вышла, все оказалось гораздо проще и страшнее. Диагноз звучал как приговор, и этот приговор навсегда перечеркивал тихую, уютную мечту, которую они с Арсением лелеяли все три года их брака – мечту о детском смехе, заполняющем комнаты их дома.
Она толкнула тяжелую парадную дверь, и привычный запах дома – воска, старого паркета и ванили – ударил в ноздри, вызвав внезапный приступ тошноты. Сердце сжалось в тугой, болезненный комок. Как сказать ему? Как найти слова, чтобы облечь этот леденящий душу ужас в нечто, что он сможет понять и принять?
— Ничего, он же любит меня, мы вместе, мы справимся, — беззвучно шептала она, снимая пальто и вешая его на вешалку с деревянными птицами, которую они когда-то купили вместе на блошином рынке. Каждое движение было замедленным, тягучим, будто она двигалась под водой.
В гостиной, в кресле у камина, сидел Арсений. Он только что закончил разговор по телефону, и на его лице застыла странная, растерянная улыбка, которая исчезла, едва он увидел ее. Он резко положил телефон на столик, словно обжегшись.
— Лида, что случилось? Ты выглядишь ужасно.
Она подошла к окну, чтобы не видеть его глаз, и уставилась на заиндевевшие узоры на стекле. Слова рождались где-то глубоко внутри, разрывая грудь, но выходили наружу тихим, бесцветным шепотом.
— Детей у нас не будет, Арсений.
Она услышала, как за спиной резко передвинулось кресло.
— Что? Что ты несешь?
— Не будет. Никогда. Врач сказал… Сказал, что мне осталось недолго. Месяцы, может, год. Если повезет.
Наступила гнетущая тишина, которую нарушал лишь треск поленьев в камине. Потом раздался его голос, холодный и острый, как лезвие.
— Раньше надо было думать! Раньше! Я же тысячу раз говорил тебе – займись здоровьем, перестань работать на износ! Но ты ведь никогда меня не слушаешь! Ты считаешь себя умнее всех!
Она медленно обернулась, не веря своим ушам. Это был не тот человек, за которого она вышла замуж. Перед ней стоял озлобленный, чужой мужчина с перекошенным от гнева лицом.
— Ты просто… глупая, безответственная женщина! — прошипел он.
Эти слова ударили ее с такой силой, что она физически отшатнулась, наткнувшись на косяк двери. Боль, пронзившая плечо, была ничтожной по сравнению с тем, что творилось у нее внутри. Он мог быть резким, мог ворчать, но чтобы так… когда ее мир рушился на глазах…
— Собирай свои вещи и убирайся отсюда, — его голос был теперь ровным и металлическим. — Мне не нужна больная, ни на что не годная жена. Ты – пустое место. Бесплодное сухое дерево.
Последующие полчаса прошли в тумане. Она mechanically складывала вещи в дорожную сумку, ее пальцы не слушались, дрожали. Взгляд упал на их свадебную фотографию в резной раме – они смеялись, залитые солнцем, и счастье на том снимке казалось таким бесконечным, таким прочным. Теперь это была просто картинка из чужой жизни. Щеки были мокрыми от слез, она использовала всю упаковку салфеток, но новые слезы продолжали течь сами собой, горячие и горькие.
— Этого не может быть, — бормотала она, застегивая сумку. — Этого просто не может быть.
Она выскочила из квартиры и побежала вниз по лестнице, не в силах ждать лифт. На улице ее обдало колючим, промозглым ветром. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, с которых лениво падали первые редкие снежинки. Лидия побрела, не разбирая дороги, и вскоре оказалась в маленьком сквере напротив их дома. Она опустилась на холодную железную скамейку.
— Пусть я замерзну здесь, — с горькой решимостью подумала она. — Все равно больше не для чего жить.
Она сидела так, может, полчаса, а может, целую вечность, превращаясь в ледяную статую отчаяния. И вдруг ее взгляд зацепился за знакомую фигуру у подъезда. Арсений вышел на улицу. И к нему сразу же, легкой походкой, подбежала молодая, стройная девушка. Он обнял ее за плечи, они о чем-то оживленно заговорили, смеясь. Потом Арсений взял из ее рук большую дорожную сумку, очень похожую на ту, что он когда-то подарил Лидии, и они вместе скрылись в подъезде.
Слезы вдруг мгновенно высохли. В голове все встало на свои места с пугающей, кристальной ясностью. Вот оно. Вот кто был на том конце провода. Вот причина его внезапной жестокости. Она была ему больше не нужна. Она стала обузой, которую он с легкостью отбросил, едва представилась возможность.
Словно во сне, Лидия поднялась со скамейки и побрела прочь, в старый район города, где теснились друг к другу одноэтажные домики, утонувшие в сугробах. Один из домов, с покосившимся забором и заколоченными окнами, явно стоял заброшенным. Она толкнула калитку, та с скрипом поддалась. Обойдя дом, она нашла окно с выбитым стеклом и, собрав остатки сил, вскарабкалась внутрь.
Пыль стояла столбом в лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь грязные стекла. Воздух был спертым и холодным.
— Надеюсь, меня отсюда не прогонят, — громко сказала она, и эхо пустого дома жутко отозвалось ей.
Ночь она провела на старом, продавленном диване, укрывшись своим собственным пальто. Сон не шел. Она ворочалась, прислушиваясь к каждому шороху, а в голове проносились обрывки воспоминаний, лицо Арсения, слова врача. Под утро, в полудреме, ей почудился странный звук – скрежет шин по утрамбованному снегу, затем глухой удар дверцы машины. Лидия вскочила, сердце бешено заколотилось.
— Машина? Кому здесь могло понадобиться?
Она крадучись подошла к двери и приоткрыла ее. Во дворе, под скудным светом уличного фонаря, стояла дорогая иномарка с открытой задней дверцей. Салона не было видно.
— Где же хозяин? — мелькнула тревожная мысль.
Она замерла в ожидании, но никто не появлялся. И вдруг до ее слуха донесся тихий, жалобный звук. Не плач, а скорее похныкивание. Лидия, не раздумывая, выскочила во двор и подбежала к машине. На заднем сиденье, в голубой переносной люльке, лежал младенец, завернутый в тонкое одеяльце. Его личико покраснело от холода.
— Господи… Малыш, тебя бросили? — ее голос дрогнул. Она осторожно, боясь сделать что-то не так, вынула ребенка из люльки и прижала к себе. Он был таким крошечным, таким беззащитным. Он тут же утих, уткнувшись носом в ее шею.
Она занесла его в дом, уложила на диван, укутав своим шарфом, и вернулась к машине. Рядом с люлькой она нашла сумку-холодильник, а в ней – несколько бутылочек с готовой молочной смесью.
— Сейчас я тебя покормлю, — сказала она, проверяя температуру смеси. Она была чуть теплой. Малыш с жадностью приник к соске и принялся сосать, не переставая смотреть на нее большими, синими, как васильки, глазами.
— Кто же мог так поступить? — шептала Лидия, любуясь им. — Неужели твои родители?
Ребенок уснул прямо у нее на руках, насытившись. И впервые за многие часы в душе Лидии что-то дрогнуло. Острая, режущая боль ее собственного горя на мгновение отступила, уступив место жгучему чувству ответственности за эту крошечную жизнь. Она огляделась. В доме было холодно, по-собачьи. Нужно было согреться. Обойдя дом, она нашла в сарае старые, сыроватые поленья и с трудом растопила печь-буржуйку, стоявшую в углу.
…Тем временем в просторной квартире в центре города разворачивалась своя драма.
— Где Елисей? — гремел Виктор, его голос звенел от сдерживаемой ярости. Его жена, Алиса, сидела на краю кровати, смотря в пол пустым взглядом.
— Ну? Я спрашиваю, куда ты дела нашего сына?
— Не знаю… — она бессмысленно пожала плечами. — Мы с Иркой куда-то заезжали… Я не помню.
— Ты не помнишь? — Виктор с силой сжал кулаки. — Ты катаешься по клубам, пьешь, а потом «не помнишь», где оставила восьмимесячного ребенка? Ты в своем уме?
— Не кричи, у меня голова раскалывается, — простонала Алиса, пытаясь собраться с мыслями.
— А машину? Машину тоже «не помнишь», где поставила? — его презрение было таким густым, что, казалось, висело в воздухе. — Я что, должен каждый месяц покупать тебе новую, потому что ты не в состоянии уследить за старой?
Алиса искренне ничего не могла вспомнить. Вчерашний вечер был сплошным белым пятном, окаймленным обрывками музыки и вспышками смеха.
— Мы… мы заехали к маме, — вдруг выпалила она и тут же, как подкошенная, рухнула на пол в глубоком обмороке.
Виктор не удостоил ее даже взглядом. Схватив ключи от запасной машины, он помчался к той самой Ирке. Подруга Алисы, с растрепанными волосами и помятым лицом, едва открыла дверь.
— Елисей? — рявкнул Виктор, переступая порог. — Где мой сын?
Женщина заморгала, пытаясь сообразить.
— Он… он у мамы Алисы. На даче, что ли.
— У какой мамы? — взревел Виктор. — Ее мать умерла три года назад! Вы совсем с катушек съехали?
Не слушая ее лепета, он развернулся и побежал к машине. Единственное место, которое могла иметь в виду Алиса – это старый дачный домик ее покойной матери в пригородном поселке. Дорога заняла около часа. Он мчался, не сбавляя скорости, его лицо было каменной маской. Притормозив у знакомого покосившегося забора, он выскочил из машины и рванул калитку. Она не поддалась, была заперта изнутри. Сердце его упало. Тогда он обежал дом и постучал в разбитое окно. В тот момент его не пугали ни возможные бомжи, ни мародеры. Ему был нужен только его сын.
В это время Лидия уже протопила печь и согрела себе чай из найденных в аптечке пакетиков. Малыш, Елисей, как оказалось, крепко спал, разметав ручки. Но тревога в сердце Лидии не утихала – смесь заканчивалась, а памперсов хватит от силы до вечера.
— Что же нам с тобой делать, а? — тихо говорила она, склонившись над ним. — В детдом отдавать такого сокровища? Не бывать этому.
Ее мысли прервал настойчивый стук в оконное стекло. Она вздрогнула и увидела за стеклом силуэт мужчины. Испуганно подойдя к двери, она открыла ее.
На пороге стоял высокий, смущенный мужчина с умными, уставшими глазами.
— Здравствуйте, — растерянно произнес он.
— Вы… вы за ребенком? — догадалась Лидия, и голос ее дрогнул.
— Да. Я его отец. Виктор, — он судорожно пошарил во внутреннем кармане пиджака. — Паспорт могу показать. Скажите, а во дворе… машина стоит?
Тут до Лидии все окончательно дошло. Этого ребенка не просто забыли. От него хотели избавиться.
— Машина была открыта, — тихо сказала она. — Я услышала плач. Вышла, а он… один. Совсем один в этой холодной железной коробке.
От этих слов, от нахлынувших эмоций, от голода и бессонной ночи у нее потемнело в глазах, и она, не удержавшись на ногах, рухнула на пыльный пол.
— Что с вами? — испуганно крикнул Виктор, подхватывая ее на руки. Он внес ее в дом и уложил на диван рядом с проснувшимся и заплакавшим Елисеем.
— Поставьте меня, пожалуйста, — прошептала Лидия. — Все в порядке. Просто… я ничего не ела со вчерашнего утра.
— Как вы здесь оказались? — спросил Виктор, усаживая ее поудобнее и беря на руки сына.
И она рассказала. Все. О диагнозе. О муже. О его любовнице. О своем бегстве. О том, как нашла в этом заброшенном доме приют и… нового смысл.
— Простите, что вломилась сюда без спроса, — закончила она.
Виктор слушал ее, и его лицо хмурилось.
— Кажется, мне нужно срочно накормить двоих несчастных, брошенных на этом свете созданий! — воскликнул он решительно. — Вы не против, если я ненадолго отлучусь?
Он вернулся через двадцать минут с огромными пакетами, полными еды: детское питание, памперсы, фрукты, хлеб, сыр, колбаса, шоколад, соки.
— Это… все нам? — не веря своим глазам, прошептала Лидия.
— А кому же еще? — он улыбнулся, и его лицо сразу помолодело. — Чтобы бороться, нужно хорошо питаться. На вас смотреть страшно – кожа да кости. Видимо, ваш муж не только подлец, но и скряга, если жену морил голодом.
— Бывало и такое, — тихо призналась она.
Пока Виктор кормил Елисея, который с радостью уплетал кашу и улыбался отцу, он рассказал свою историю. О блестящей, но пустой и эгоистичной Алисе. О ее пьянках, о бесконечных вечеринках. О том, как он надеялся, что рождение ребенка изменит ее, а она лишь погрузилась в омут развлечений с еще большим рвением.
— Его мать привезла сюда. Моя благоверная. Ей бы только тусоваться. Неужели нельзя было хоть няне позвонить? — с горечью говорил он.
Лидия смотрела то на него, то на ребенка, и ее сердце наполнялось странной, щемящей нежностью к этим двум чужим, но таким одиноким существам.
Потом Виктор задал вопрос, глядя ей прямо в глаза:
— Скажите честно, у вас есть куда пойти?
Она молча покачала головой.
— Тогда позвольте мне предложить вам работу. Официальную, с хорошей зарплатой. Место няни для Елисея. И свой угол в нашем… в моем доме.
…Через неделю Алиса, вернувшись с очередной гулянки, с порога потребовала объяснений.
— Дорогой, а это что за бледная моль торчит в нашем доме? — она с ненавистью оглядела Лидию, которая качала на руках Елисея.
— Познакомься, это Лидия. Новая няня нашего сына, — спокойно ответил Виктор.
— Няня? — Алиса фыркнула. — Мы ничего не обсуждали! Я не хочу видеть в своем доме какую-то простушку! Найми лучше пожилую, солидную женщину.
— А ты советовалась со мной, когда бросила нашего сына в ледяной машине на заброшенной даче? — его голос прозвучал как хлыст.
— Значит, мое мнение тебя больше не интересует? — взвизгнула она. — Тогда я ухожу!
— Как знаешь, — холодно парировал Виктор. — Согласно брачному контракту, в случае твоего недостойного поведения, подтвержденного доказательствами, ты не получишь ни копейки. А у меня есть и записи с камер, и свидетельские показания, и, прости господи, этот случай. Суд точно будет на моей стороне.
Так и вышло. Суд оставил Елисея с отцом, лишив Алису родительских прав.
Прошло два месяца. Лидия, окруженная заботой и хорошим питанием, похорошела и воспряла духом. Лечение, которое ей назначили, давало надежду, прогнозы врачей стали осторожно-оптимистичными. Однажды вечером Виктор нашел ее в гостиной. Она читала книгу, а Елисей спал у нее на коленях.
— Лидия, — начал он, садясь рядом. — Вы совершили чудо. Не только с моим сыном, но и со мной. Этот дом стал домом благодаря вам.
— Что вы, Виктор, — улыбнулась она. — Это вы мне подарили вторую жизнь. Ваш сын… он стал для меня лекарством. Лучшим из всех.
Он взял ее руку в свои.
— Приближается Новый год. И я хочу отметить его с самыми близкими людьми. С вами и Елисеем. Но у меня есть одно условие.
— Какое? — удивленно подняла она брови.
— Я хочу представить вас своей семье не как няню, а как мою невесту. Если вы, конечно, не против.
И в этот момент Лидия поняла, что ее старая жизнь, полная боли и предательства, окончательно осталась в прошлом. Что болезнь можно победить, когда есть ради кого жить. Что семья – это не всегда кровные узы, а те, кто пришел на помощь в самый темный час.
Они поженились весной, когда зацвели яблони в саду у того самого старого домика, который Виктор выкупил и отреставрировал. А через год, вопреки всем мрачным прогнозам, на свет появилась девочка. Ее назвали Вероникой. Врачи, разводя руками, говорили о «спонтанной ремиссии» и «чуде». Но Лидия знала, в чем было дело. Чудо заключалось не в таблетках, а в любви, которая способна растопить самый прочный лед отчаяния и подарить новую жизнь там, где, казалось, уже не осталось никакой надежды.