Анна прикрыла глаза и осторожно провела ладонью по округлившемуся животу. Под ее пальцами, словно откликаясь на беззвучное приглашение, малыш ответил сильным, резким толчком, будто торопил медлительное течение времени, стремился поскорее начать свое большое путешествие.
— Потерпи ещё немножко, мой хороший, — тихо прошептала она, ощущая под ладонью движение новой жизни. — Скоро, совсем скоро мы увидимся с тобой.
За большим окном палаты цвела пышная, благоухающая сирень. Майский день был по-настоящему теплым, почти летним, и солнечные лучи золотили белые и лиловые гроздья, приникавшие к стеклу. Анна смотрела на этот праздник природы и думала о том, как причудливо и непредсказуемо складывается человеческая судьба. Всего год назад она, обычная женщина из скромного уральского городка, и представить себе не могла, что окажется здесь, в этом большом городе у моря, одна, с чужим, молчащим телефоном в руках, из которого не доносится ни одного желанного звонка.
Максим обещал непременно приехать. Он говорил, что задерживается на важном объекте, что вот-вот закончит все неотложные дела и обязательно, непременно окажется рядом, будет держать ее за руку в самый ответственный момент. Но проходили дни, недели, месяцы, а его все не было. Телефон молчал днями, а потом вновь ненадолго оживал, но на другом конце провода раздавались лишь длинные гудки. Анна перестала набирать его номер после пятой тщетной попытки — ее внутреннее достоинство, ее гордость не позволяли ей унижаться и упрашивать.
В памяти всплыли картины прошлого, такие яркие и такие далекие. Она вспомнила, как они познакомились. Это случилось в Анапе, в самом конце уходящего августа прошлого года. Анна впервые в своей жизни увидела море — представьте себе, в тридцать два года. Все ее детство и юность прошли в маленьком уральском городке, где о море знали лишь по фотографиям в журналах и рассказам редких счастливчиков. Родители ее были простыми, трудолюбивыми людьми, и дальние поездки к южным курортам были для них непозволительной роскошью. Потом был брак с Артемом, который тоже не горел желанием тратить средства на путешествия и отдых. Три года назад их пути окончательно разошлись, и Анна, собрав все свои силы и сбережения, решила наконец-то исполнить свою самую заветную, детскую мечту.
Море поразило ее до глубины души. Не столько своими бескрайними просторами или ослепительной красотой, сколько удивительным, ни с чем не сравнимым ощущением полной, абсолютной свободы. Она могла часами бродить по песчаному берегу, собирать причудливые ракушки, купаться на рассвете, когда огромный пляж был совершенно пуст и только шум прибоя нарушал утреннюю тишину. Но больше всего она полюбила вечерние, почти ночные заплывы в маленькой уединенной бухте, куда редко добирались шумные туристы.
Однажды вечером, когда солнце уже скрылось за линией горизонта, а на небе зажглась первая, робкая звезда, Анна, как обычно, зашла в воду. Она плавала, наслаждаясь прохладной лаской воды после дневного зноя, и вдруг заметила, что не одна. В нескольких метрах от нее в воде стоял мужчина — высокий, широкоплечий, с мокрыми темными волосами, которые прилипли ко лбу.
— Простите, пожалуйста, — произнес он, и в его голосе звенела добрая, открытая улыбка. — Я совсем не хотел вас напугать. Просто я пришел сюда чуть раньше и уже был в воде, когда вы появились.
Анна на мгновение растерялась. Обычно в подобных ситуациях она бы немедленно развернулась и ушла, но что-то в его лице, в искреннем, прямом взгляде заставило ее остаться.
— Ничего страшного, — ответила она, чувствуя, как неловкость постепенно отступает. — Просто я думала, что в это время здесь никого нет.
— Я местный, — представился незнакомец. — Максим. Работаю пожарным, вот после тяжелой смены иногда заезжаю сюда, чтобы смыть усталость и напряжение. А вы здесь отдыхаете?
— Да, у меня еще целая неделя впереди. Меня зовут Анна.
Они разговорились и просидели на берегу до самой полуночи, укутанные теплым южным мраком. Максим рассказывал о своем городе, о непростой, но такой важной работе, о том, как несколько лет назад чуть не женился, но невеста неожиданно сбежала с другим за месяц до намеченной свадьбы. Анна, в свою очередь, поделилась своей историей расставания с Артемом — как совершенно случайно узнала об измене, когда ей позвонила незнакомая женщина и назвала адрес квартиры, где он встречался со своей любовницей.
— Я приехала по тому адресу, — тихо говорила Анна, глядя в темноту, где сливались в одно море и небо, — и он сам открыл мне дверь. В домашнем халате. А за его спиной стояла она — очень высокая, невероятно красивая, с длинными, как смоль, черными волосами. Она кричала что-то о том, что Артем любит именно ее, а не меня. А я… я ничего не ответила. Просто развернулась и ушла. Даже не стала выяснять отношения, тратить на это свои душевные силы.
— Вы поступили абсолютно правильно, — серьезно кивнул Максим. — Зачем тратить драгоценные силы и эмоции на тех, кто вас по-настоящему не ценит и не уважает?
После той памятной ночи они виделись каждый день, без исключений. Максим провожал ее на вокзал, когда отпуск подошел к концу, и на прощание подарил ей изящное колечко с голубым, прозрачным камнем — аквамарином.
— Чтобы ты всегда помнила о море, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — И, конечно, обо мне.
Анна обещала ждать его. Максим говорил, что скоро, очень скоро приедет, что закончит все свои дела и они обязательно увидятся. Но прошел один месяц, потом второй, третий… Телефонные звонки становились все реже, а потом и вовсе прекратились. И вскоре Анна с изумлением и страхом поняла, что ждет ребенка.
Сначала ее охватила настоящая паника. Но потом, собрав волю в кулак, она твердо решила: справлюсь сама. В конце концов, она была не первой и не последней женщиной, которой предстояло растить дитя без мужа. Да и ее мама, добрая и понимающая женщина, пообещала помочь и поддержать.
И вот теперь, лежа в предродовой палате, Анна вновь и вновь возвращалась мыслями к Максиму. Интересно, где он сейчас? Вспоминает ли о тех чудесных днях? Догадывается ли, что совсем скоро станет отцом?
Дверь в палату внезапно распахнулась, и медсестра с озабоченным, сосредоточенным лицом вкатила внутрь каталку с другой роженицей. Та женщина судорожно держалась за живот и тихо стонала, стиснув зубы. Анна машинально бросила на нее взгляд — и кровь застыла у нее в жилах.
Длинные, как смоль, черные волы, тонкие, изящные черты лица. Это была она. Та самая женщина, которая когда-то стояла за спиной Артема. Елизавета.
Анна резко отвернулась к стене, чувствуя, как бешено, молотком, заколотилось ее сердце. Не может быть. Неужели из всех многочисленных роддомов огромного города они попали именно в этот? Более того — оказались в одной палате?
Схватки накатывали все сильнее и сильнее, волны боли затмевали все остальное — и страх, и изумление, и горькие воспоминания. Анна изо всех сил сжимала края простыни, кусала губы до крови и старалась дышать именно так, как учили на специальных курсах для будущих мам. Сквозь плотную пелену накатывающей боли она смутно слышала голоса врачей, отрывистые, деловые команды, чьи-то приглушенные стоны.
— Давайте, милая, давайте, еще немного, еще одно усилие! — громко и ободряюще кричала акушерка, стоявшая у ее ног.
И вот, наконец, раздался тонкий, пронзительный, такой долгожданный крик новорожденного младенца. Анне показали ее сына — крошечного, розового, с смешно наморщенным личиком и плотно зажмуренными глазками. Она заплакала, не в силах сдержать переполнявшие ее чувства счастья, облегчения и бесконечной, всепоглощающей любви.
Спустя несколько минут послышался еще один детский крик — чуть тише, но такой же чистый и звонкий. «Значит, и у Елизаветы все закончилось благополучно», — мелькнуло в голове у Анны.
Ее перевезли в послеродовую палату. Вскоре принесли малыша — она бережно приложила его к груди, с умилением разглядывая крохотные пальчики, пухлые щечки и трогательный вздернутый носик. Вдруг в палату вошла та самая медсестра, которая принимала у нее роды.
— Извините, пожалуйста, Анна, — сказала она каким-то виноватым, смущенным тоном. — Но нам сейчас необходимо ненадолго забрать у вас малыша.
— Зачем? Что случилось? — насторожилась молодая мать, инстинктивно крепче прижимая к себе сверток.
— Видите ли, получилась небольшая путаница, — медсестра беспомощно развела руками. — У вас и у другой роженицы, Елизаветы, совершенно одинаковые фамилии. Обе — Соколовы. И оба младенца — мальчики. И вот, к огромному сожалению, мы немного перепутали бирочки на их ручках.
Анна похолодела вся, с ног до головы.
— Вы хотите сказать, что этот ребенок… не мой сын?
— К огромному сожалению, да, — кивнула медсестра. — Сейчас мы принесем вам вашего мальчика. Простите нас, пожалуйста, это наша непростительная ошибка.
Анна молча, с дрожащими от волнения руками, протянула младенца. Неужели она всего несколько минут кормила чужого ребенка? Сына той самой женщины, которая когда-то безжалостно разрушила ее семью, ее веру в любовь?
Медсестра, уже взявшая ребенка, задержалась у самой двери, словно что-то обдумывая.
— Вы ведь, кажется, знаете Елизавету Соколову? — тихо, почти шепотом, спросила она.
— Откуда вам известно? — удивилась Анна, чувствуя, как по телу разливается тревога.
— Я видела, как вы на нее смотрели, когда ее вносили в палату, — еще тише ответила медсестра. — Та женщина… ее с нами больше нет. Она ушла из жизни около часа назад. Сердце не выдержало такой нагрузки. Ее супруг вез ее в наш роддом, они попали в серьезную аварию. Мужчина погиб на месте, ее же, в критическом состоянии, еле-еле успели довезти до нас. Она успела родить сына… и почти сразу ушла.
Анна закрыла лицо ладонями, пытаясь осознать услышанное. Боже мой. Артем погиб. И Елизавета тоже ушла. А их новорожденный сын остался в этом мире совсем один, абсолютно беззащитный.
— А что… что будет с тем мальчиком? — спросила она, сама не понимая, зачем задает этот вопрос.
— Близкие родственники, к сожалению, отказались его забирать. Через несколько дней, как только будут оформлены все необходимые документы, его отправят в дом малютки, в приют.
Когда медсестра вышла, Анна еще очень долго сидела на краю кровати, обхватив голову руками и тихо раскачиваясь. Она сколько раз мысленно желала Елизавете всего самого плохого? Сколько раз проклинала ее в своих мыслях, представляла, как та страдает и мучается? И вот теперь Елизаветы не стало, Артема не стало, а их ребенок оказался никому не нужен, обречен на жизнь без родительской ласки и любви.
Минут через двадцать в палату принесли другого младенца. Анна молча, с огромной нежностью взяла его на руки, снова приложила к своей груди. Ее родной сын сосал жадно, энергично, посапывая своим маленьким носиком. Она нежно гладила его по мягкой головке и плакала, плакала беззвучно, чувствуя, как внутри нее происходит какая-то огромная, важная перемена.
А потом она позвала медсестру и попросила ее вернуть в палату и первого мальчика.
— Зачем? — не поняла та, широко раскрыв глаза от удивления.
— Я буду кормить их обоих, — твердо, без тени сомнения в голосе, сказала Анна. — И я хочу немедленно поговорить с главным врачом вашего отделения. Я принимаю решение. Я забираю сына Елизаветы. Он будет моим. Я выращу его как родного.
Медсестра от изумления буквально раскрыла рот.
— Вы абсолютно уверены в своем решении? Вы понимаете всю ответственность?
— Абсолютно уверена. И я все прекрасно понимаю.
Спустя пять долгих дней Анну наконец-то выписали. Ее мать встречала у самого выхода, сияющая от счастья и волнения. Анна молча протянула ей на руки одного младенца, второго бережно прижимала к себе сама.
— Боже мой, двойняшки! — всплеснула руками обрадованная бабушка. — Доченька, родная моя, почему же ты ничего не сказала мне? Какая радость-то!
Анна лишь молча улыбнулась в ответ. Ее мать не знала всей правды. Она была уверена, что оба мальчика — от Максима. И Анна решила пока не раскрывать ей эту горькую тайну. Зачем бередить сердце старой, много повидавшей на своем веку женщине? Придет время, и она все расскажет.
Они уже направлялись к машине, как вдруг Анна заметила у ограды роддома знакомую, до боли родную фигуру. Высокий, подтянутый мужчина, опиравшийся на трость, стоял, вглядываясь в лица выходящих женщин. Сердце ее замерло на мгновение, а потом забилось с бешеной силой.
— Максим?
Он медленно обернулся. И его лицо озарилось широкой, счастливой, такой долгожданной улыбкой.
— Аннушка! Любимая моя! Наконец-то!
Она бросилась к нему, забыв в этот миг обо всем на свете — о боли, о страхах, о долгих месяцах тоски и невыносимого ожидания.
— Где же ты был все это время? Почему не звонил, не писал? Я так ждала тебя, так надеялась!
— Прости меня, родная, прости, — он крепко, почти болезненно прижал ее к себе, словно боясь снова потерять. — Я все эти месяцы провел в больнице. Во время того последнего, страшного пожара на меня обрушилась горящая балка. Я сломал обе ноги, сильно повредил спину. Врачи говорили, что останусь инвалидом на всю жизнь, что могу никогда не ходить. Я… я не мог позволить себе обременять тебя собой. Не хотел, чтобы ты из чувства жалости или долга связала свою судьбу с калекой. Но я боролся. Каждый день, каждую минуту. Я заново учился ходить, превозмогая адскую боль. И вот, видишь, я снова на ногах. Пока еще с тростью, но я хожу, Аннушка, я снова могу ходить!
— Дурак, мой дорогой, наивный дурак, — прошептала она, и слезы безудержно текли по ее лицу, смешиваясь с улыбкой. — Неужели ты думал, что мне нужен был просто здоровый, сильный мужчина? Мне нужен был ты. Только ты, просто ты, какой бы ты ни был.
Они стояли, крепко обнявшись, а вокруг них уже начинала собираться небольшая толпа любопытных прохожих, умиленно наблюдавших за этой трогательной сценой. Мать Анны плакала и смеялась одновременно, не в силах сдержать переполнявшие ее эмоции.
— У нас родился сын, — сквозь слезы выговорила Анна. — Вернее… даже двое сыновей.
Максим с нескрываемым изумлением посмотрел на нее, потом на двух младенцев на руках у женщин.
— Двое?
— Да. Второго… второго я забрала, усыновила. Это очень долгая и непростая история. Я расскажу тебе все, обязательно расскажу, но только потом.
— Хорошо, — без тени сомнения кивнул Максим. — Значит, так тому и быть. Теперь у нас будет двое сыновей. Я бесконечно рад этому. Правда, очень рад.
Он осторожно, с невероятной бережностью, словно держал на руках самое хрупкое и драгоценное сокровище в мире, взял одного из младенцев. Мальчик во сне сладко зевнул, пошевелил крохотными пальчиками и снова погрузился в безмятежный сон.
— Поедем домой, любимая? — спросила Анна, смотря ему в глаза.
— Поедем. Только не в городскую квартиру. Я купил для нас небольшой, но очень уютный домик прямо у самого моря. Там мы и будем жить все вместе — мы и наши дети.
Спустя месяц они официально зарегистрировали свои отношения. Свадьба была очень скромной, без пышного празднества, присутствовали только самые близкие и дорогие сердцу люди. Мать Анны пекла свои знаменитые пироги и все время плакала, но это были слезы чистого, безоблачного счастья. Мальчики росли буквально не по дням, а по часам, радуя родителей своими улыбками. Анна кормила обоих грудью — материнского молока хватало с избытком на двух крепких, здоровых малышей.
Однажды тихим, спокойным вечером, когда дети уже крепко спали в своих кроватках, Максим обнял Анну и тихо спросил:
— Аннушка, а расскажи мне теперь, почему ты все-таки решилась взять второго мальчика? Что тебя побудило к этому?
Она долго молчала, глядя в темное окно, за которым шумело ночное море. Потом, собравшись с мыслями, она рассказала ему всю историю от начала до конца — про Артема, про Елизавету, про ту роковую встречу в роддоме и перепутанные бирочки.
— Я просто не могла оставить его там, в приюте, одного, — закончила она свой неспешный рассказ. — Мне это показалось бы самым страшным предательством в моей жизни. Да, Артем поступил со мной жестоко и несправедливо. Да, Елизавета разрушила мой первый брак. Но их сын… он ведь абсолютно ни в чем не виноват. Он не просил, чтобы его родились такими. Он не выбирал своих родителей. Он просто пришел в этот мир, чтобы быть любимым.
Максим крепче обнял ее, прижав к своему сильному, надежному плечу.
— Ты — удивительная женщина, знаешь ли? Не каждая смогла бы поступить так же, найти в себе такие силы и такое великодушие.
— Не знаю, удивительная или нет, — тихо ответила Анна, прижимаясь к нему. — Мне просто в тот момент показалось, что это — единственное правильное решение. Они будут расти вместе, будут настоящими братьями, будут делить все радости и печали. А когда-нибудь, когда они вырастут и станут взрослыми, мудрыми мужчинами, я обязательно расскажу им всю правду. И пусть уж тогда каждый из них сам решит, как ему относиться к этому.
— А вдруг один из них захочет найти своих кровных родственников? — задумчиво спросил Максим.
— Что ж, если захочет — пусть ищет. Я не стану ему в этом препятствовать. Но воспитывать я буду их обоих абсолютно одинаково. Как самых родных, самых любимых и самых желанных сыновей.
Максим нежно поцеловал ее в макушку, и в этом простом жесте была вся его безграничная любовь, поддержка и понимание.
— Значит, так тому и быть. Они — наши сыновья. Оба. Навсегда.
И вот, спустя много лет, двое взрослых, крепких мужчин стоят на берегу того самого моря, где когда-то началась эта большая, настоящая любовь. Они смотрят, как по влажному песку бегут две маленькие девочки с одинаковыми бантами, дочки одного из братьев, а их родители, седовласые, но все такие же любящие и нежные, сидят на террасе своего дома, держась за руки. И кажется, что само море, бесконечное и мудрое, тихо шепчет им свою вечную песню о том, что настоящая семья — это вовсе не совпадение кровей, а родство душ, готовых делить друг с другом все — и радости, и печали, и бесконечное, всепобеждающее счастье взаимной любви и прощения.