Артем считал себя частью тайги. Его двадцатилетний опыт промысловика был не просто работой, это была сама жизнь, вплетенная в узор из следов на снегу и шепота вековых кедров. Он знал каждый ручей, каждый пригорок в этих бескрайних владениях холода и тишины. Он умел читать книгу леса, где буквами были заячьи петли, а знаками препинания — крестики лисьих лап. Он чувствовал себя сильным, мудрым, неотъемлемой частью этого сурового мира. Он верил, что понял его главный закон, и этот закон был прост и неумолим.
Сезон выдался на редкость щедрым, и Артем, окрыленный удачей, ушел на самый дальний кордон, туда, где тайга смыкалась с небом в белом, безмолвном единстве. Он ставил капканы на соболя, и каждое утро приносило новые надежды. Но тайга — дама с характером, непредсказуемая и своенравная. Она дарит лишь то, что сама посчитает нужным, и так же легко забирает обратно.
В одну из ночей небо потемнело за считанные минуты, и на землю обрушилась пурга. Это была не просто метель, а нечто древнее и слепое, стена белого мрака, которая кружила, выла и стирала все ориентиры. Артем пытался найти тропу, отыскать хоть какое-то укрытие, но мир растворился в хаотичном вихре. Шаг за шагом, он брел вперед, почти не видя собственных рук, и в этом ослепляющем хаосе он не разглядел края старого, глубокого оврага, полностью запорошенного снегом.
Проваливаясь вниз, он не успел даже испугаться. Только ощущение полета, а затем — резкая, обжигающая боль и полная тишина, наступившая после воя стихии. Он пришел в сознание от того, что холод, словно тысяча иголок, впивался в его тело. Попытка пошевелиться вызвала новую волну боли, острую и безоговорочную. Левая нога была сломана. Он лежал на дне снежной ловушки, один на один с пустотой. Его ружье исчезло в белой мгле, рюкзак с едой, медикаментами и рацией остался где-то там, наверху, под тоннами падающего снега. Вся его сила, весь его опыт оказались бесполезны. Он был просто человеком, побежденным стихией. Хищник в одночасье стал добычей. Он понимал это с кристальной ясностью. Оставалось только лежать и ждать, пока холод завершит начатое.
Сознание начало уплывать, окрашиваясь в серые, безразличные тона. Ему уже было все равно. И в этот миг абсолютной покорности судьбе он почувствовал на себе тяжелый, пристальный взгляд. Артем с огромным трудом разлепил ресницы, примерзшие друг к другу. На краю оврага, выступая из клубов снежной пыли, стояла фигура. Высокая, невероятно мощная, закутанная в густую, темно-бурую шерсть, покрытую инеем. Она не была человеком. И не была зверем в его привычном понимании. Это было нечто иное. Древнее. Лесной дух, о котором он слышал в байках у костра, но в которые никогда не верил. А теперь этот дух стоял и смотрел на него.
Артем ждал атаки, рыка, проявления агрессии. Но в больших, темных глазах, глубоко посаженных под мощным надбровьем, не было ни злобы, ни гнева. Только спокойное, изучающее любопытство, каким смотрят на что-то новое и непонятное. Существо легко, почти грациозно спустилось по крутому склону оврага. От него исходил запах хвои, мокрой шерсти и старой, влажной земли — настоящий запах самой тайги. Оно наклонилось, обнюхало Артема, и тогда сильные, покрытые шерстью руки с неожиданной осторожностью подхватили его и понесли.
Очнулся он уже в тепле. Сухое, каменное логово было надежно укрыто за стеной замерзшего водопада, ледяные кристаллы которого переливались в свете тлеющих углей. Костер, сложенный с удивительным умением, не давал дыма, но отдавал ровное, живительное тепло. Артем посмотрел на свою ногу — она была аккуратно обложена прохладным, влажным мхом и перетянута полосками прочной коры. Рядом, на плоском камне, лежала аккуратная горка сушеной рыбы и несколько корешков. Он был в логове загадочного хозяина этих мест. И этот хозяин, этот лесной дух, спас его от неминуемой гибели.
С этого момента началась его новая, странная жизнь. Он был и пленником, и гостем, и пациентом. Артем мысленно назвал его Хранителем. Днем Хранитель уходил, заваливая вход в пещеру огромным, не по силам человеку, валуном. По вечерам он возвращался, принося добычу — свежую рыбу, пойманную голыми руками в ледяной воде, или какую-то мелкую дичь. Он менял повязки из целебного мха, от которого боль утихала, а кость срасталась с необъяснимой скоростью, подкладывал в костер сухие ветки. Он заботился об Артеме с молчаливой, животной преданностью. Страх постепенно таял, сменяясь сложным, непонятным чувством, в котором смешались благодарность и смирение.
Шли дни, превращаясь в недели. Нога крепла, и Артем, опираясь на толстую палку, мог уже передвигаться по пещере. Он понимал, что пришло время возвращаться к людям. К своей жизни. Когда Хранитель в очередной раз ушел, Артем попытался сдвинуть валун. Это было бесполезно. Камень не поддался ни на миллиметр. Вечером, вернувшемуся Хранителю, Артем попытался объяснить свое желание. Он жестикулировал, показывал на себя, потом на выход, складывал руки, словно моля о помощи.
Хранитель понял. Его морда, напоминающая лицо очень старого, мудрого медведя, не дрогнула, но из груди вырвался низкий, гортанный, предостерегающий звук. Он лег у входа в пещеру, всем своим видом показывая, что путь закрыт. Для него Артем все еще был слабым, нуждающимся в защите детенышем. Он не позволял ему уйти.
Настоящее испытание ждало их впереди. Однажды, сидя у костра, Артем услышал отдаленный, но такой знакомый и долгожданный звук — тарахтение снегохода. Потом — голоса. Люди! Спасатели! Волна надежды, горячая и стремительная, захлестнула его. Он подполз к заваленному входу и изо всех сил, сорвав голос, закричал:
— Я здесь! Помогите! Сюда!
Хранитель, дремавший в углу, вскочил мгновенно. Его тело напряглось, шерсть на загривке встала дыбом. Он бросил на Артема быстрый, укоризненный взгляд, полный внезапной ярости, и бесшумно, как тень, выскользнул из пещеры, будто просочившись сквозь камень.
Артем замер в ожидании. Он верил, что сейчас услышит шаги, родные голоса, что его найдут. Он ждал спасения, которое было так близко.
Хранитель вернулся один. Он вошел спокойно, без суеты, и бросил к ногам Артема свою добычу. Это была не рыба и не птица. Это был большой, еще теплый кусок мяса, заботливо завернутый в обрывок камуфляжной ткани от куртки. И рядом — две сломанные охотничьи лыжи.
Артем смотрел на эту жуткую добычу, и мир вокруг него застыл, превратившись в ледяную глыбу. Он все понял. Хранитель не просто оберегал его. Он защищал свою собственность. Свою стаю, которая состояла из одного-единственного человека. Он видел в других людях угрозу, чужаков, посягнувших на его территорию, на его подопечного. И он устранил угрозу так, как умел — быстро, безжалостно и эффективно. Он убил человека. Принес его мясо, как самую ценную добычу, чтобы накормить Артема. Чтобы защитить его.
С этого мгновения его спасение превратилось в проклятие. Он был жив, сыт, находился в тепле. Но платой за его жизнь становились жизни других. Он был пассивным соучастником, живой приманкой, влекующей за собой смерть.
Спустя несколько дней до пещеры снова донеслись звуки. На этот раз это были многочисленные голоса и отдаленный, но четкий лай ездовых собак. Большая поисковая группа. Они шли по следам, они искали его. Они были так близко.
Артем посмотрел на Хранителя. Тот стоял у входа, как каменная гора, вслушиваясь в звуки. Все его тело выражало готовность к бою. Он издавал тихий, утробный рокот, предвещающий смерть. Он был готов встретить непрошеных гостей. Убить их всех. Ради него.
И в этот миг Артем сделал свой выбор. Он мог остаться в стороне, позволить событиям идти своим чередом и продолжать эту безопасную, сытую жизнь в теплой пещере. Или он мог попытаться остановить неизбежное.
Он посмотрел на страшный трофей, лежащий в углу. И медленно, превозмогая боль, поднялся на ноги. Хранитель обернулся. Его взгляд был вопрошающим. Артем, не отрывая глаз от него, подобрал с пола тот самый кусок в камуфляжной ткани и с силой швырнул его к ногам существа.
— Я никогда не буду есть это! — его голос прозвучал хрипло, но твердо. — Никогда!
Хранитель наклонил голову. Он не понимал. В его глазах читалось смятение.
Тогда Артем, хромая, сделал несколько шагов и встал между огромным существом и выходом из пещеры. Он преградил ему дорогу.
— Эти люди не враги, — сказал Артем, глядя в темные, бездонные глаза Хранителя. — Они пришли за мной. Они — моя стая. А ты… ты — нет.
Раздался оглушительный рык. В нем уже не было недоумения, только чистая, неконтролируемая ярость. В глазах Хранителя Артем из слабого детеныша превратился в предателя. В угрозу.
И тогда Артем сделал последнее, что мог. Он отступил к костру, наклонился и выхватил из огня длинную, горящую ветку. Пламя вспыхнуло ярко, осветив пещеру трепещущими оранжевыми бликами. Хранитель отпрянул. Огонь. Единственное, чего он, существо леса, не мог понять и победить. Символ мира людей, который он отвергал.
Артем стоял, держа перед собой этот древний щит, маленький, раненый, но полный непоколебимой решимости.
— Уходи, — прошептал он. — Просто уходи. Я не твой. Я — человек.
Хранитель смотрел на него. На пламя, отражавшееся в его глазах. На искаженное не болью, а силой воли лицо Артема. И в его взгляде что-то переменилось. Ярость угасла, сменившись чем-то иным. Глубокой, всепоглощающей обидой. Горьким, древним одиночеством. Он нашел того, о ком можно заботиться, кого можно защищать. А этот оказался чужим. С другим сердцем, другой правдой.
Он издал звук, который невозможно забыть. Долгий, пронзительный вой, полший такой тоски и печали, что они, казалось, наполнили собой всю пещеру. Это был плач по утраченному братству, по доверию, которое оказалось разбито. Не сводя с Артема полного скорби взгляда, он развернулся и бесшумно исчез в белом мареве за пределами пещеры.
Артем остался один. Он стоял, пока не услышал за камнями радостные крики и лай собак. Пламя на палке догорело и погасло, оставив лишь тонкую струйку дыма.
Его спасли. В больнице он рассказывал небылицы о падении, о волках, о случайной пещере, где ему удалось выжить. Ему верили, потому что очень хотели верить.
Он больше никогда не возвращался в тайгу. Его ружье и снаряжение навсегда остались в прошлом. Встреча в том овраге переписала его сущность. Он побывал и добычей, и сокровищем, и причиной чьей-то гибели. Он выжил, потому что в решающий миг выбрал свою стаю, свой мир, со всеми его слабостями и несовершенствами. Он выбрал быть человеком.
Теперь по ночам, в своей уютной городской квартире, он иногда просыпается от далекого эха, живущего лишь в его памяти. И глядя в темное окно, за которым спят мирные огни города, он не видел в них спасения. Он видел отблески того, старого костра в пещере. И тогда он тихо шептал в тишину, зная, что его слова унесет ветер, долетят ли они до того, кто однажды спас его: «Прости меня, брат мой немой. Мы оба были правы. И мы оба были одиноки. Но твоя тоска навсегда осталась со мной, как залог той дикой, настоящей жизни, что ты мне подарил. И частица моего сердца навеки затерялась в снегах вместе с тобой».