Этап 1. «Носки ручной вязки» не приехали
Когда Лида сняла крышку, в коробке не оказалось ни пледа, ни рубашки, ни дурацкой кружки «лучшему мужу». Там лежала папка — толстая, сине-бордовая, с прозрачным верхом и аккуратно подшитыми бумагами. Сверху — конверт.
Гости, ожидавшие чего-то милого и бытового, переглянулись. Михаил тоже прищурился — он не любил бумаги. Особенно если они появлялись неожиданно.
— Что это у тебя? — он попытался перевести в шутку. — Опять какие-нибудь твои записи рецептов?
— Нет, Миша, — сказала Лида и впервые за вечер не улыбнулась. — Это документы.
Он усмехнулся:
— Ну начнётся… Пенсия, субсидии, вот это всё… Лидочка, ты что, решила меня на юбилее грузануть?
— Нет, — повторила она. — Я решила тебя — познакомить.
В зале стихли разговоры. Кто-то из молодых хотел уже идти танцевать — и застыл. Родственники, которые тридцать лет слышали от Михаила: «Да что с неё взять, она же простая, сельская, зато добрая», — подались вперёд.
Лида взяла конверт.
— Это — моё маленькое «опять носки», как ты любишь говорить, — сказала она уже громче. — Только на этот раз — в твоём стиле. С фактами.
У Михаила мелькнуло раздражение — то короткое, которое мужья прячут за шутками: «Эй, не выходи из роли, я тебя в другой не заказывал».
— Лида, — предупредительно сказал он, — у нас праздник. Тут мама, внуки…
— Именно, — кивнула она. — Поэтому я выбрала сегодня.
Этап 2. Тридцать лет «дурочки» — не зря
— Друзья, — Лида повернулась к гостям, и в её голосе неожиданно появилась уверенная, хозяйская нота, — многие из вас знают меня только как «жену Михаила». Кто-то — как «женщину, которая хорошо печёт» и «которая терпит характер мужа». Так Миша обо мне и говорил, правда?
Смех прошёл по залу неровной волной. Несколько женщин отвели глаза — им было неловко за свои же смехи в прошлом.
— Он любил говорить, — продолжила Лида, — что у меня «ни ума, ни диплома». Что я «в бытовых и людях разбираюсь, а в серьёзных делах — нет». Что я «простая», «таких много». Это звучало тридцать лет. Иногда — при гостях. Иногда — при детях.
— Ну Лида, я же шутил! — не выдержал Михаил. — Ты что, обиделась через тридцать лет?
— Нет, — ответила она спокойно. — Я запомнила через тридцать лет.
Она подняла со стола первую бумагу.
— Ты всегда смеялся, что я не закончила институт. Это правда. Я родила раньше, чем хотела, у нас не было денег, ты работал по три смены, я сидела с детьми. Это была моя жизнь. Но… — она сделала паузу, — десять лет назад ты уехал на вахту и думал, что я тут, дома, вяжу носки. А я пошла и закончила заочное отделение. И не просто закончила — красный диплом. «Финансы и кредит».
Гул прокатился по залу.
— Лида! — выкрикнула племянница. — Ты что, правда?
— Правда, — кивнула Лида. — У меня есть диплом. Просто я его не показывала. Потому что знала: Миша скажет «кому это надо». А мне надо было.
Она вытащила из папки корочку — бордовую, с гербом. Положила перед мужем.
— Я… — Михаил растерялся. — Ты почему мне не сказала?
— Потому что тогда ты бы не признал. Ты бы опять сказал «дурочка». Сказал бы: «бумага — это ерунда». А мне не хотелось спорить. Мне хотелось — делать.
Этап 3. Деньги, которые «сами появлялись»
— Дальше, — Лида перевернула несколько листов. — Помните дачный участок, который Миша всем показывал и говорил: «Вот, купил жене, пусть клубнику растит»?
Несколько родственников засмеялись — да, было такое. Михаил вечно жаловался: «Я пашу, а она в земле ковыряется».
— Этот участок был куплен не на его деньги, — сказала Лида. — А на мои. На те, что я откладывала с подработок, пока он «вёл» свои проекты. Это первая бумага — договор купли-продажи. Оформлен на меня.
Михаил нахмурился:
— Так я же…
— Нет, Миша, — мягко перебила она. — Ты тогда как раз прогорел на «своём бизнесе» с другом. И денег не было. Но дача появилась — и ты всем сказал, что это ты. Я не спорила. Зачем? Ты же мужчина. Пусть будет тебе.
Она вытащила следующую.
— Теперь магазин «Уют» на углу. Ты тоже всем говорил, что это «ребята с работы просили, а я в доле». На самом деле — он тоже на мне. Я открыла его с подругой, год тянула сама, пока ты смеялся: «Ну, играйся». А когда он начал приносить прибыль — ты стал говорить «мы открыли». Я и тут не спорила.
Гости сидели тихо. Особенно те, кто был уверен, что «Михаил молодец, всем помогает, а у Лиды просто золотые руки». Оказывалось, у Лиды не только руки.
— И третье, — она подняла папку чуть выше, — наш дом. Наш дом, Миша. В котором ты любишь говорить: «я построил». В котором ты постоянно объясняешь мне, что «я живу у тебя». В котором ты грозился меня «выселить к сестре», когда мы ругались. Дом, где сегодня мой юбилей.
Она положила на стол свидетельство.
— Этот дом — мой. Уже восемь лет.
Тишина стала звенящей.
Этап 4. Как она его обошла
— Восемь… что? — еле выговорил Михаил. — Лида, ты чего…
— Восемь лет назад, — чётко сказала она, — у тебя была история с Таней из бухгалтерии. Ты думал, я не знаю. Ты тогда тоже шутил надо мной: «Ты у меня простая, не понимаешь». А я понимала. Я просто — наблюдала. И в тот момент, когда ты грозился продать дом, чтобы «начать всё сначала», я поняла: мне надо защитить себя. И я оформила дом на себя. Через брачного юриста. Тихо. Без скандалов. Ты был в командировке. Я тебя не обманула — я просто не сказала. Потому что если бы сказала — ты бы устроил бурю и всё равно сделал по-своему.
— Лида… — он покраснел. — Подожди. Как ты могла? Мы же семья! Это же… Это же моё!
— Семья — это когда защищают друг друга, — ответила она без злобы. — А ты меня тридцать лет выставлял глупой. Ты мне угрожал, если я «буду много говорить». Ты мне говорил: «не умничай, женщина». Ты говорил при гостях, что я «ни копейки не принесла в дом». Я слушала. Я терпела. Я делала вид, что не замечаю. Но я — записывала.
Она достала из коробки маленький диктофон — старенький, с поцарапанным корпусом.
— Вот тут — твои «шуточки» за последние пятнадцать лет. Как ты меня выставлял при друзьях. Как говорил, что «нашёл бы и получше, но привык». Как говорил, что «старость твоя у меня в руках». Как говорил, что «дом — мой, ты у меня гостья». Я не собираюсь всё это включать, — она посмотрела в зал, — потому что мне вас не стыдить нужно. Мне себя — вернуть.
Несколько женщин в зале кивнули так, будто слушали не её, а свою собственную жизнь.
— Но сегодня, — Лида выдохнула, — я решила, что хватит играть роль дурочки.
Этап 5. Подарок
— Так что же за подарок-то? — не выдержал кто-то из гостей. — Ты нас уже всех в дрожь ввела!
Лида улыбнулась.
— Подарок — это свобода, Миша, — сказала она. — Твоя и моя.
Она вытащила из папки ещё один документ и положила перед мужем. Это были… подписанные им же согласия на сделки и доверенности. Старые. Те самые, которые он когда-то «не читая» подписывал, потому что «ой, Лида, ты же у меня умная в бумагах».
— Помнишь, — сказала она, — ты любил давать мне свою подпись, потому что «бумага — женское дело»? Потому что «ты у меня с руками, сделаешь»? Вот. Я делала. И вот итог: дом мой, дача моя, магазин мой. Вклад, который ты называешь «нашими сбережениями» — тоже оформлен на меня. Потому что я не тратила на бестолковые машины и не бегала за юбками. Я копила. И вкладывала. И молчала.
Михаил побагровел:
— Ты… Ты меня обманула!
— Нет, — возразила она спокойно. — Я воспользовалась тем, что ты был уверен: я — дура. Ты сам мне это дал. Ты сам мне доверял подмахивать бумаги. Ты сам не читал. Ты сам считал, что если женщина тихая, то она — пустая. Она не пустая, Миша. Она — тихая.
— И что теперь?! — почти завопил он. — Ты хочешь меня выгнать? Ты хочешь… ты… ты решила меня на юбилее опозорить?!
— Нет, — сказала она. — Я решила на юбилее сказать правду. И сделать тебе подарок.
Она достала последнюю папку — белую, тонкую.
— Это — проект раздела имущества и бракоразводное заявление. Я заполнила за тебя. Тут все твои данные. Тут моя подпись. Осталась твоя. Я не стану с тобой ругаться, Миша. Ты не бедный. У тебя есть пенсия, у тебя есть руки, у тебя есть связи. У тебя есть твоя Таня, кажется, до сих пор? — она сказала это без злобы, просто констатировала. — Ты справишься. А я… я хочу пожить без того, чтобы меня называли дурой. Я тридцать лет доказала, что я не дура. Я построила, я сохранила, я оформила. Это — мой подарок тебе: я отпускаю тебя. Красиво. При свидетелях. Без криков.
Зал замер.
Этап 6. Гости, которые «всё знали», и те, кто не знал
Первые отмерли женщины. Те самые, что сидели за дальним столом, обсуждая закуску, и периодически переглядываясь, когда Михаил в очередной раз отпускал «шутку». Одна из них — Тамара, коллега Михаила по молодости — вдруг хлопнула ладонями:
— Лида, вот это ты… молодец! — и посмотрела на Михаила с такой смесью презрения и довольства, что по залу снова прошла волна.
Мужчины смотрели настороженно. Одни — с уважением: «Вот же… выждала». Другие — с испугом: «А моя тоже так может?..»
Михаил не верил.
— Ты… ты не сделаешь этого… — пробормотал он. — Ты без меня не сможешь!
— Миша, — Лида даже развела руками, — я без тебя уже сделала. Восемь лет назад. Ты просто не заметил.
— Да как… как ты смогла всё это провернуть?! — он был искренне поражён.
— Очень просто, — ответила она. — Не кричала. Не доказывала. Не соревновалась с твоей мамой. Не хамила твоим друзьям. Я слушала. Смотрела. Училась. И откладывала. И каждый раз, когда ты меня называл дурой, я говорила себе: «Хорошо. Ещё чуть-чуть — и ты увидишь».
— Лида… — из угла подала голос их дочь, Ира. — Мам… ты правда хочешь развода?
Лида повернулась к ней — в глазах у Иры было и уважение, и боль.
— Я хочу уважения, — сказала Лида. — А если его можно получить только ценой развода — значит, так. Я тридцать лет терпела, чтобы у вас была семья. Чтобы у вас был дом. Чтобы у вас было куда приезжать с внуками. Чтобы ты, Миша, мог говорить «у меня всё». Теперь — у меня всё. Тебе — свобода.
— Но… но что скажут люди?! — воскликнула свекровь, седая, но бойкая.
— Люди уже сказали, — Лида кивнула на гостей. — Они слышали, как ты, Миша, меня при них унижал. И молчали. Сегодня пусть услышат другое.
Она взяла микрофон.
— Друзья, — сказала она уже без мягкости, — я благодарна вам, что вы пришли. Что вы поздравили меня. Что вы были с нами все эти годы. Но сегодня я хочу попросить: не называйте больше при мне женщин дурочками. Не смейтесь, когда мужья шутят над ними. Потому что вы не знаете, что у них в папках.
По залу прокатился нервный, но очень искренний смех.
— И да, — добавила она, — я не выгоняю Михаила сегодня. Праздник пусть будет праздником. Мы досидим. Мы допьём. Мы даже потанцуем. Но завтра… завтра мы с ним поедем к нотариусу.
Михаил сел. Он впервые за вечер не был главным. И впервые — не знал, что сказать.
Эпилог
Вечером, когда гости разошлись, дом опустел и за окнами погас свет фонарей, Лида села за тот самый стол, за которым он тридцать лет рассказывал анекдоты про «блондинок без мозгов» и «баб, которых лучше не подпускать к деньгам».
На столе лежали её документы — аккуратно, по разделам. Рядом — букет от внуков. В углу — микрофон, который так и не успели убрать.
Она открыла свой дневник — старый, в твёрдой обложке. И написала:
«Муж 30 лет думал, что его жена — наивная дурочка. На юбилее она сделала ему подарок — и гости остолбенели…»
И ниже — маленькими буквами:
«Я не мстила. Я просто перестала играть глупую».
Она откинулась на спинку стула, посмотрела в окно. И вдруг ей стало… не 60. Лет тридцать пять. Та самая девушка, которую он когда-то привёл в этот дом и сказал: «Ты у меня простая, зато своя». Только теперь она была — своя по-настоящему.
Завтра они действительно поедут к нотариусу. Разведутся ли — жизнь покажет. Может, он опомнится. Может, попросит прощения. Может, поймёт, что потерять уважение жены — страшнее, чем потерять дом. А может — нет.
Но одно она знала точно: в этом доме больше не будут смеяться над женщиной, которая всё эти годы просто делала вид, что не понимает.