Солнечный свет, теплый и золотистый, заливал уютную кухню, играя бликами на чисто вымытой посуде. За окном щебетали воробьи, а с улицы доносился смех ребятишек. В этом доме, казалось, сама жизнь была наполнена миром и покоем.
Виктор, снимая тяжелые рабочие ботинки на пороге, громко и с радостью произнес привычные слова, которые были для него символом дома и семьи:
— Света, борщ!
Его голос прозвучал особенно громко в этой тишине. Из соседней комнаты донесся сдержанный, немного взволнованный ответ.
— Да погоди ты… — прошептала Светлана, появившись в дверном проеме. Лицо ее было бледным, а в глазах читалась неподдельная тревога. — Виктор, у нас небольшая неприятность. Просто небольшая неприятность. Посмотри, что я в огороде обнаружила.
Она взяла его за руку, и ее ладонь была необычно холодной. Виктор, удивленный ее поведением, позволил увести себя во двор, к аккуратным картофельным грядкам. Земля была темной и влажной, пахла свежестью и летом. И среди этого изобилия, прямо на взрыхленной почве, лежал небольшой, невзрачный сверток.
Светлана молча указала на него. Виктор наклонился, с любопытством разглядывая находку. Несколько ржавых булавок, старые потемневшие иголки, клочок спутанных темных волос, кусок проволоки, покрытый рыжими пятнами, небольшой ключ, который давно потерял свой блеск, и несколько погнутых лезвий от бритвы. Все эти предметы были туго, почти намертво, перемотаны толстой черной ниткой, которая впивалась в ржавчину и металл.
— Я нашла это пару часов назад, — голос Светланы дрожал. — Просто вышла проверить грядки и увидела. Так испугалась, что даже крикнуть не смогла, сразу в дом побежала. Сижу и не знаю, что теперь делать, как быть.
Виктор молчал. Он был человеком практичным, твердо стоящим на ногах, но в глубине души, в тех самых потаенных уголках, где живут детские страхи и суеверия, предков, в нем всегда теплилась вера в определенные вещи, в необъяснимые знаки. И сейчас этот сверток, лежащий на его земле, в его маленьком мире, вызывал у него странное, неприятное чувство.
— Света… — наконец выдохнул он. — Может, это ты неосторожно? К тебе же постоянно женщины ходят, в твое ателье доморощенное. Платья им шьешь, юбки, кофточки… Может, кто-то случайно обронил? Или… или нарочно.
Светлана вытерла лицо уголком своей домашней косынки. Движения ее были резкими, нервными. Она оглянулась, схватила стоящее рядом пустое эмалированное ведро и с глухим стуком накрыла им злополучный сверток, словно пытаясь спрятать саму проблему, сделать ее невидимой.
— Мало ли что… Не стоит сразу думать о плохом. Пойдем лучше обедать, суп остывает. А там видно будет, решим, как нам дальше поступить. Главное — не паниковать.
Они вернулись в дом. Виктор медленно ел, но вкусной еды будто не замечал. Светлана сидела напротив, она не притрагивалась к пище, а лишь нервно щелкала семечки, глядя в окно. За стеклом билась сонная муха, настойчиво и монотонно ударяясь о прозрачную преграду.
— Знаешь что, — тихо начала Светлана, прерывая тягостное молчание. — Давай пока не будем никому рассказывать о нашей находке. Ни единой душе. Сделаем вид, что ничего не видели, что ничего не происходило. Вдруг мы сами сможем понять, кто это мог сделать, если будем внимательно наблюдать. А я… а я съезжу к одной пожилой женщине, в соседнюю деревню. Просто посоветоваться, узнать ее мнение. И этот сверток я с собой возьму, чтобы она могла его посмотреть.
Виктор молча кивнул. Мысли его путались. Он думал о том, что в их жизни действительно все было хорошо, все ладилось. Светлана была прекрасной хозяйкой и талантливой швеей, к ней выстраивались очереди из клиенток со всей округи. И у него самого все было в порядке: работа стабильная, здоровье не подводило. Мысль о том, что у них могут быть завистники, показалась ему вдруг очень правдоподобной.
— Его, наверное, недавно подложили, — размышляла вслух Светлана. — Серьезных проблем-то у нас ведь нет, правда? Но они могут начаться, если ничего не делать. Проблемы могут прийти откуда не ждешь.
Она три раза сплюнула через левое плечо, а потом тихонько, почти неслышно, постучала костяшками пальцев по деревянной столешнице.
На следующий день Светлана вернулась домой ближе к вечеру. Виктор, уже переодевшийся после работы, встретил ее на крыльце.
— Кур покормил, кроликов тоже… Козу подоил. По огороду кое-что сделал, прополол немного. Устал, как собака. И как ты, Света, все это успеваешь? И шить, и по хозяйству управляться? — он смотрел на нее с надеждой, ожидая услышать что-то простое и успокаивающее.
— А разве у меня есть выбор? Ладно, слушай, что я узнала, — Светлана тяжело вздохнула и начала свой рассказ. — Этот сверток… он был предназначен именно для нас. Для нашей семьи. Он несет в себе очень дурные пожелания. Очень дурные. Та, кто его сделала, обладает силой и знаниями. Все очень и очень непросто, Виктор. Земля, на которой стоит наш дом, стала для нас небезопасной. Только для нас. Если здесь будут жить другие люди, у них все сложится прекрасно, а нам грозит большая опасность, если мы останемся.
Виктор от изумления раскрыл рот. Он не ожидал услышать ничего подобного.
— Но что же нам делать? Эта женщина, к которой ты ездила, она может нам как-то помочь? Она что-то посоветовала?
— Она поставила некоторую защиту, временную. Но этого надолго не хватит, это лишь небольшая передышка. Нам нужно принимать серьезное решение. Самый лучший, самый верный вариант — это уехать. Покинуть это место, — Светлана опустила глаза, словно боясь встретиться с его взглядом.
— Куда уезжать? Ты о чем это? Пусть твоя знакомая лучше подумает, найдет другой способ! Надо убрать эту… эту гадость! Это же наш дом! Мы прожили здесь столько лет! Мы вырастили здесь наших детей! — голос Виктора сорвался на крик. — Мы никуда не поедем! Никуда!
— Пожалуйста, не кричи, — тихо попросила Светлана. — Давай просто спокойно все обдумаем. Но ты должен мне пообещать, что никому и ни словом не обмолвишься о том, что мы нашли. Ни единому человеку!
Светлана возвращалась с рынка, неся тяжелую сумку, набитую продуктами. Она торопилась: дома ее ждала незаконченная работа, да еще и постоянная клиентка должна была вот-вот прийти на примерку.
— Света! Дай-ка мне сумку, помогу донести, — к ней подошел Виктор. Он смотрел на жену виновато и немного растерянно. Рядом с ним стояла Ирина. Светлана недовольно фыркнула, почувствовав, как по спине пробежали мурашки.
— Рассказал ей, да? Не удержался?
— Я… я еще один такой же сверток нашел. Вчера вечером, у забора. Смотри, вот он… — Виктор протянул руку, разжимая ладонь. На ней лежал еще один маленький, уродливый комочек, перевитый черной нитью. — А тут как раз Ирина пришла в гости. А как ей не рассказать? Она же моя сестра, она переживает за нас, — Виктор смотрел куда-то в сторону, явленно чувствуя себя не в своей тарелке.
Светлана всегда относилась к Ирине с прохладцей. Та была слишком любопытной, слишком настойчивой и всегда стремилась быть в курсе всех дел. Сколько раз между ними вспыхивали тихие ссоры и недомолвки, и почти всегда Виктор вставал на сторону сестры.
— Так, Светлана, не нужно сейчас на Виктора сердиться, — затараторила Ирина. — Мы сейчас втроем все обсудим и все поймем. Давайте подумаем, кому это могло быть выгодно? Кто мог такое сделать? Может, ваша соседка? Она же постоянно ходит, упрашивает продать ей кусочек вашего участка. Или вот, помнишь, Иванова? Ты ей в прошлом году к празднику платье шила, а она потом так располнела, что не смогла его надеть. Вы же тогда чуть не поссорились из-за этого… А что теперь с этим делать? Со вторым свертком?
Светлана шумно выдохнула, сжав губы.
— Та женщина, к которой я ездила, сказала, что их нужно сжечь. Но у меня сейчас совершенно нет на это времени. Дела горят. Если вам так не терпится — действуйте сами, решайте этот вопрос.
Она развернулась и быстрыми шагами направилась к дому. Виктор бросил беспомощный взгляд на сестру и кинулся следом за женой.
— Иди, иди, успокаивай свою супругу! — крикнула им вслед Ирина. — Еще чего не хватало… Я сама со всем прекрасно справлюсь! Все, что нужно, сделаю!
Как только фигуры Виктора и Светланы скрылись за дверью, Ирина решительно направилась к месту, где был найден первый сверток. Она взяла то самое ведро, аккуратно зачерпнула им комья земли вместе со злополучной находкой и понесла эту ношу к своей машине.
Она знала, что Светлана ездила к одной известной в округе пожилой женщине. Но Ирина смутно помнила рассказы своей матери о другой старушке, которая жила в глухой деревеньке за лесом. Говорили, что та уже давно никого не принимала из-за преклонного возраста и болезней. Возможно, ее даже уже не было в живых. Но Ирина решила попытать счастья.
Ирина робко топталась у покосившегося, старого забора. Дом перед ней выглядел ветхим, но не заброшенным. На лавочке у крыльца сидела худая, высохшая старушка и гладила лежащего у нее на коленях большого рыжего кота. Она делала вид, что совершенно не замечает приезжей.
— Здравствуйте! — окликнула ее Ирина.
— Никого я не принимаю, — проскрипела старуха, не поднимая головы.
Ирина осторожно поставила ведро на землю.
— Я принесла вот это… Ржавый подклад, как его называют. Говорят, что он несет в себе очень дурные пожелания.
— Что? — старуха подняла на нее мутные, почти бельмастые глаза. — И что ты мне эти иголочки свои ржавые притащила? Почистила бы их да иголки в дело пустила. Нет тут ничего такого, никакой черноты. Я подобные вещи за версту чувствую. От них дурно пахнет, очень дурно. А это… это просто пустышка, обманка.
Ирина от удивления раскрыла рот.
— Как так? Что вы говорите? В огороде у брата уже второй такой сверток нашли! Им сказали, что это очень плохо! И что ничего нельзя сделать, что защиты помогут ненадолго, и что нужно срочно уезжать с того места, иначе… иначе случится непоправимое! А это же мой брат, его жена. Я не могу просто так это оставить. Помогите им, прошу вас!
Старуха с видимым трудом поднялась с лавки. Она медленно подошла к ведру, внимательно, почти в упор, посмотрела на землю с торчащими из нее ржавыми предметами, а потом долгим, пронзительным взглядом окинула Ирину.
— Ладно… Заходи в дом…
— Видишь, — старуха зажгла толстую восковую свечу и медленно водила ею над ведром, — смотри, как огонек горит. Ровненько, спокойно. Не трещит, не коптит, не мигает. Пламя плотное, ясное. Никакой скверны тут нет и в помине! Но напугать, конечно, хотели. Это точно.
— Хорошо, допустим, — не сдавалась Ирина. — Но кто-то же это подбросил? Кто-то принес и положил это в их огород! Мы должны это выяснить!
Старуха медленно поднялась. Она засеменила по своей тесной, заставленной всякой утварью горнице, что-то бормоча под нос. Она доставала с полок запылившиеся мешочки, разворачивала какие-то свертки, бережно проводила пальцами по крышкам старых баночек. Потом она вдруг улыбнулась, беззубо и как-то по-детски, щуря свои мутные глаза, и похлопала себя сухими, морщинистыми руками.
— Помню я, все помню… Тяжко мне это дается, милая. Здоровья нет, совсем нет. После таких дел я потом несколько дней лежу, как пласт. Но раз уж я сама тебя в дом позвала… Значит, помогу. Найдем мы правду.
Она снова уселась за стол и своими кривыми пальцами начала растирать в мелкую пыль какую-то сухую, темную траву. Потом она взяла небольшой, потрескавшийся от времени глиняный горшочек и аккуратно сложила в него все содержимое ведра — и землю, и ржавые иглы, и спутанные волосы. Сверху она плеснула несколько капель маслянистой жидкости из маленького пузырька с темным стеклом. Потом взяла тоненькую лучинку, подожгла ее от пламени свечи и бросила в горшочек.
Комната мгновенно наполнилась густым, серым, почти осязаемым туманом, который с шипением и клубами повалил из горшка. Его было так много, что Ирина перестала видеть даже свою собственную руку, вытянутую перед собой.
— А вот здесь есть магия! — проскрипела старуха, и ее голос прозвучал победно. — Вот здесь колдовали по-настоящему! Заколдовали самого человека, который подбросил эти ржавые иголки. Поэтому и туман такой густой. Ничего не разглядеть!
— Как закрыли? Зачем? — Ирина старалась дышать как можно реже.
— А затем, милая, чтобы никакая другая ведунья, ни я, ни та, к которой твоя невестка ездила, не смогла этого человека разглядеть, — старуха плеснула в горшочек воды из кувшина, и туман почти мгновенно начал рассеиваться. — Тот, кто принес эту дрянь в дом твоего брата, сначала сам сходил к сильной ведунье и попросил навести туман на свои следы. Обычный человек и так ничего не поймет, а у нас, у старых женщин, свои методы есть. Но туманная завеса — штука сильная, она скроет все, никакие ухищрения другой колдуньи не помогут ее разорвать!
— Но что же тогда делать? — в отчаянии спросила Ирина. — Неужели ничего нельзя узнать?
Старуха снова улыбнулась своей хитрой, детской улыбкой. Она что-то придумала. Она вдруг легко, почти по-молодому, подскочила и побежала в соседнюю комнату, откуда вскоре вернулась с большим жестяным тазом и большим же куском старой, постиранной марли.
— А ну-ка, сходи, милая, во двор. Набери в этот таз воды из колодца, самой что ни на есть свеженькой. А потом вернешься и все ставни закрыть поможешь. Мне нужна темнота, полная темнота.
Ирина, не задавая больше вопросов, сделала все, как было велено. Когда она вернулась с тяжелым тазом, в котором плескалась холодная колодезная вода, старуха уже хлопотала у закрытых ставень.
— Ведунья не увидит, а обычный человек — увидит, если ему все под верным углом показать, — усмехнулась старуха, расставляя по всему столу и по полкам короткие восковые свечки. — Ставь таз перед собой на стул, смотри в воду и ни единого слова. А я тебя этой марлей накрою.
Ирина послушно села на табурет, поставила перед собой таз с водой, в которой уже отражалось пламя первой зажженной свечи. Старуха набросила ей на голову и плечи большой кусок марли, и мир вокруг приобрел размытые, полупрозрачные очертания.
— Ведунья не увидит, а обычный человек увидит, — снова прошептала старуха, принимаясь зажигать одну свечу за другой. — Смотри в воду и молчи.
Ирина смотрела. Она видела сквозь марлевую пелену, как комната наполняется десятками маленьких, трепетных огоньков. Они горели на полках, на подоконнике, прямо на полу. Их отражения танцевали в темной воде таза. Она видела и свое собственное лицо, искаженное рябью на воде и полупрозрачной тканью.
Старуха начала что-то напевать, монотонно и негромко. Она встала рядом с Ириной, взяла в каждую руку по горящей свече и начала капать растопленным воском прямо на марлю, накинутую на голову женщины. Часть капель застывала, прилипая к сетчатой ткани и свисая вниз, как маленькие сосульки. Другие капли пролетали сквозь нее и падали в воду, где застывали в причудливые белые капли.
Ирина, затаив дыхание, вглядывалась в свое отражение. Восковые сгустки, плавающие на поверхности, искажали его, дробили на части. А те, что висели над водой, создавали странную оптическую иллюзию. И вдруг ее собственные черты начали медленно плыть, меняться, расплываться, как будто кто-то провел мокрой губкой по рисунку на стекле. Очертания носа, губ, разрез глаз — все поплыло и стало неузнаваемым. Сердце Ирины заколотилось где-то в горле. Она не дышала, боясь спугнуть это видение. И постепенно, очень медленно, из воды на нее смотрело совсем другое лицо. Знакомое и в то же время совершенно чужое в этом контексте.
— Я вижу, — выдохнула она, и ее шепот прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты.
— Ну и кто же это? — тихо усмехнулась старуха, задувая ближайшую к ней свечу.
— Светлана! Выйди ко мне, пожалуйста! Немедленно! — громко позвала Ирина, распахивая калитку и заходя во двор. — Светлана, выйди!
Светлана нехотя появилась на крыльце. Она медленно спустилась по ступенькам и подошла к калитке, скрестив руки на груди.
— Рассказывай, Светлана. И говори только правду, — Ирина не собиралась церемониться, ее голос был твердым и холодным. — Я все уже знаю. Единственный вопрос: зачем? Для чего ты это сделала?
Светлана будто сжалась, стала меньше ростом. Ее будто ударили по голове чем-то тяжелым. Она смотрела на Ирину потерянным, пришибленным взглядом, в котором читалось и отчаяние, и стыд, и невероятная усталость.
— Ты, Ирина, зря вмешалась. Ты не должна была этого делать, — тихо, почти беззвучно начала она. — Если бы все пошло так, как я задумала, то мы с Виктором зажили бы наконец-то по-настоящему! Мы бы продали этот участок, этот старый дом! Все это ненужное, отжившее свое хозяйство! Вечные грядки, прополка, окучивание! Дети нас уже сколько лет зовут к себе в город, обещают помочь, подобрать хорошую квартиру. Мы ведь еще совсем не старые, мы могли бы увидеть мир, пожить для себя!
А как мы живем сейчас? Виктор взял на работе дополнительные смены… А зачем? Зачем, скажи? Мы не бедствуем, у нас есть небольшие сбережения. Но нет, ему мало, ему надо еще и огород до небес засадить! А зачем нам столько картошки, столько огурцов? Половину все равно соседям раздариваем, самим столько не съесть. Куры, коза, эти кролики… Куда нам все это? Виктор еще и поросят хочет завести! А кто за всем этим будет ухаживать? Я?
Он на работе так устает, что еле ноги волочит, не до хозяйства ему. А я… я же шью на заказ! У меня своя работа, свои клиенты, свои сроки! А еще нужно успеть приготовить еду, прибраться в доме, постирать. Этот дом, этот огород, все эти животные — для меня они настоящая каторга, тяжелая ноша!..
Я думала, он испугается, когда найдет этот подклад. Он же верит во все это. Мы бы все быстро продали и уехали в город, начали бы новую жизнь. Я там могла бы продолжать шить, да и Виктор работу нашел бы, зять обещал помочь с трудоустройством! А обычные разговоры, уговоры — они не помогали. Когда наша соседка в прошлом месяце заикнулась о том, что хотела бы купить кусочек нашей земли, Виктор чуть не криком на нее кричал. А я его так тихонько уговаривала, так просила…
Я не делала никаких наговоров, никакой настоящей порчи. Я просто попросила ту женщину, чтобы она… чтобы она скрыла меня от других, кто захочет это расследовать. Виктор же верит во все эти вещи. Я боялась, что он сам куда-нибудь пойдет, другую ведунью найдет, и та все про меня расскажет…
Ирина молча слушала. Ей было сложно найти нужные слова. Да, это был обман. Да, это было коварно по отношению к брату. Но в словах Светланы сквозили такая безысходность и такая усталость от жизни, которую она, одинокая и свободная Ирина, perhaps, не до конца понимала.
— Разбирайтесь с этим сами, вдвоем, — наконец сказала Ирина, поворачиваясь к калитке. — Я не буду ничего говорить Виктору от себя. Это не мое дело. Но я не позволю тебе и дальше его обманывать и манипулировать им! Решайте свои проблемы честно.
— Света, борщ! — как всегда, громко и жизнерадостно крикнул Виктор, переступая порог дома. Но на этот раз его встретила непривычная тишина.
— Не будет сегодня борща. Я не готовила, — тихо сказала Светлана, выходя к нему из спальни. Лицо ее было заплаканным и очень уставшим. — И эти подклады… эти свертки… Это все я. Это я их сделала и подбросила. Я хотела тебя напугать, чтобы мы наконец-то уехали из этой деревни, начали другую жизнь. Никакой магии там нет, ничего страшного и опасного в них не было. Никто не заболеет и не умрет. Ирина все это выяснила. А я… я решила тебе все рассказать сама. И теперь я не знаю, что нам делать дальше и как нам быть.
Виктор замер на месте. Он смотрел на свою жену, на ее покрасневшие глаза, и в его душе боролись обида, злость и какое-то странное понимание.
— Для начала, — растерянно сказал он, — было бы неплохо что-нибудь поесть. Просто поесть.
После долгого, тяжелого разговора, после всплеска эмоций, тихих просьб и долгих, трудных объяснений, Светлана сидела в своей комнате и тихо плакала, уткнувшись лицом в подушку. Виктор остался на кухне. Он пил остывший, горьковатый чай, и каждый глоток казался ему отражением их нынешней жизни — невкусным, но необходимым. Он сделал последний глоток, поставил чашку на стол с таким стуком, что она чуть не треснула, и твердо сказал в сторону приоткрытой двери:
— Света! Слышишь меня? Значит, так и будет! Решаем все по-честному. Половину нашего участка, ту, что ближе к лесу, мы продадим соседке! Животных, всех этих кроликов и козу, мы тоже продадим! Оставим себе только несколько курочек, для яиц! С начальством на работе я завтра же поговорю, возьму только одну смену, основную, больше никаких переработок! И завтра же, ты слышишь, завтра же с утра, — Виктор после каждого предложения легонько стучал кулаком по столу, будто закрепляя свои слова, — ты позвонишь нашим детям! Скажешь им, что мы через пару месяцев, не позже, приедем к ним в гости. Поняла?
— Поняла, — донесся из спальни тихий, но четкий голос.
Виктор шмыгнул носом, смахнул какую-то невидимую соринку с колена и пробормотал сам себе под нос, глядя в пустую чашку:
— Ну а что… Пусть уж лучше так. В чем-то она, конечно, права, Светлана-то наша. Сегодня она подклад-пустышку подбросила, а кто ее знает, что еще на уме, если все так и оставить… Лучше уж меняться по-хорошему.