Артём медленно вёл свой неказистый, видавший виды хэтчбек по узкой, извилистой загородной трассе, которая петляла меж полей, утопающих в золотистой дымке предвечернего солнца. В его плечах и спине чувствовалась приятная, знакомая тяжесть честной усталости — та самая, когда знаешь, что отдал работе всего себя без остатка, что каждый гвоздь забит с душой, а каждый угол выверен с математической точностью. День выдался не просто изматывающим, он был выматывающим до самой глубины души, до последней капли сил: на стройке нового коттеджного посёлка оставалась куча мелких, досадных недочётов, и Артём, как всегда, по своей доброй воле задержался дольше всех, лично проверяя, чтобы абсолютно всё было доведено до идеального, безупречного состояния. Асфальт впереди слегка мерцал в длинных, косых лучах заходящего, уже почти касающегося линии горизонта солнца, и Артём всем своим существом, каждой клеточкой уставшего тела уже мечтал поскорее оказаться в стенах родного, такого желанного дома, где можно будет наконец-то скинуть тяжёлые, пропыленные бетонной пылью ботинки, умыться прохладной, живительной водой и опуститься за стол, за которым его наверняка уже будет ждать что-то невероятно вкусное и пахнущее домом, приготовленное руками его любимой супруги Лики.
Внезапно телефон, лежавший на самодельном держателе, тихо завибрировал и заиграл короткую, но такую милую сердцу мелодию — специально установленный рингтон для Лики. На экране ярко высветилось самое дорогое имя — «Лика».
Артём нажал знакомую кнопку на руле, моментально включив громкую связь, чтобы не отвлекаться от дороги.
— Алло, солнышко, я уже почти подъезжаю, — произнёс он, и в его голосе сам собой появился тёплый, любящий оттенок.
— Артёмчик, ты где сейчас? — в голосе жены, несмотря на попытку скрыть это, слышались явные, отчётливые нотки лёгкого, но заметного волнения. — Мама только что звонила… Ей что-то совсем нездоровится сегодня, говорит, даже сил в магазин сходить нет, совсем приболела, продукты нужно срочно привезти. А у меня машина опять, как назло, не заводится, аккумулятор, кажется, сел. Не мог бы ты подъехать? Я очень переживаю за неё.
Артём помолчал буквально секунду, мысленно прикидывая по времени и своему маршруту. Он как раз возвращался по этой трассе, и от развилки до дачного посёлка, где жила его теща, было literally рукой подать, всего пятнадцать минут неспешной езды.
— Конечно, мог бы, — сразу же, без раздумий, предложил он. — Всё равно мимо придорожного маркета «У Юры» проезжаю, он как раз у поворота. Куплю всё, что нужно, по списку, и сам отвезу маме, а ты дома оставайся, не переживай, отдыхай.
— Правда? Ты не против? — в голосе Лики прозвенела такая искренняя, безудержная радость и огромное облегчение, что Артём сам невольно широко улыбнулся, глядя на бегущую вперед дорогу. — Спасибо тебе огромное, родной! Тогда я пока закончу тут, приготовлю что-нибудь на ужин повкусненькое, специально для тебя.
— Договорились, — кивнул он, хотя жена его, конечно же, не видела. — Диктуй список, я запомню.
Лика быстро, почти скороговоркой продиктовала незамысловатый, обычный список: молоко, обязательно свежий хлеб, немного сезонных овощей и спелых фруктов, куриное филе и пару обычных мелочей по хозяйству — мыло, зубная паста. Артём всё чётко запомнил, заверил её, что обязательно со всем справится, нежно попрощался и положил трубку.
Примерно через двадцать минут он уже парковался на засыпанной щебёнкой площадке у небольшого, но удивительно уютного супермаркета на трассе. Артём привычно, почти на автомате прошёл между аккуратными рядами, быстро собрал всё необходимое в пластиковую корзину, а потом, уже абсолютно по собственной инициативе, положил туда ещё и баночку любимого Ликиного йогурта с персиком и большую плитку самого дорогого горького шоколапа, который нашёл на полке. Он прекрасно знал, как она обрадуется этим маленьким, но таким тёплым знакам внимания, как засветится её лицо.
С двумя тяжёлыми, набитыми под завязку пакетами он вернулся к своей машине, аккуратно сложил покупки в багажник, стараясь не помять хлеб и фрукты, и снова плавно выехал на уже почти пустынную трассу.
Когда он finalmente доехал до ворот дачного посёлка «Солнечная Долина», солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом, окрашивая небо в нежные, пастельные тона розового и лилового. Воздух здесь был удивительно чист и напоён сладким запахом свежескошенной травы и каким-то другим, едва уловимым, но очень приятным ароматом ночных цветов, а где-то совсем неподалёку, в высокой траве, уже начинали своё стрекотanie неутомимые кузнечики.
У самого въезда его, как всегда, встретил знакомый синий шлагбаум. Артём привычно затормозил: пульта дистанционного открытия у него, конечно же, не было, такие штуки выдавались только постоянным жителям посёлка. Оставив свою машину чуть в стороне, на специально отведённой для гостей площадке, он достал оба увесистых пакета, с трудом захлопнул багажник и пошёл пешком по узкой, выложенной плиткой дорожке, ведущей вглубь посёлка, прямо к дому тещи.
И вот, ещё издалека, метров за сто, до Артёма донёсся какой-то странный, но очень звонкий и радостный женский смех. Он инстинктивно замер на месте, прислушался внимательнее, вслушиваясь в каждый звук. Ошибки быть просто не могло — это смеялась его теща, Элеонора Викторовна. Смех был громким, беззаботным и счастливым.
«Странно… — нахмурился Артём, и у него внутри что-то неприятно и тревожно ёкнуло. — Лика ведь совсем недавно говорила, что маме очень худо, плохо себя чувствует, и даже в магазин сходить нет сил… А тут такое веселье…»
А подойдя совсем близко к аккуратно покрашенному забору, он уже отчётливо, буквально каждое слово, услышал оживлённый разговор двух женщин:
— Эх, Лёночка… — тяжело, с явной грустью вздохнула женщина, чей голос Артём слышал впервые. — Как же всё-таки жаль, что наша общая, такая светлая мечта так и не сбылась, разбилась о суровую реальность. Всё ведь тогда так хорошо, так идеально складывалось, всё шло like clockwork… я искренне надеялась, я была так уверена, что мы с тобой наконец-то породнимся, станем по-настоящему близкими людьми, одной семьёй…
— Ну что ты, Танюша, что ты такое говоришь! — энергично, почти весело перебила её Элеонора Викторовна бодрым, жизнерадостным тоном, в котором не было и намёка на какое-либо недомогание или слабость. — Не переживай ты так, не надо хоронить наши планы раньше времени! Ничего ещё не потеряно, ничего не закончилось! Вот приедет сегодня моя Ликуша, а твой Максимка, как договорились, специально заедет за тобой. Они встретятся здесь, у меня, совершенно случайно, будто сама судьба, сама вселенная свела их здесь и сейчас. Вспомнят былое, молодость, свои чувства… а там, глядишь, и повернётся всё так, как мы с тобой всегда мечтали. Сердце ведь не камень, оно помнит всё.
Артёма будто обдали крутым кипятком. Он замер у самой калитки, не в силах пошевелиться, не веря собственным ушам. Максимка. Это имя кольнуло его в самое сердце ядовитым, отравленным остриём. Он знал его слишком хорошо, это имя навсегда стало для него символом слабости и предательства.
Максим. Первая, самая сильная и, как тогда казалось, вечная любовь Лики. Сын маминой лучшей и давней подруги. Тогда, несколько лет назад, все вокруг только и шептались, перешёптывались за спиной: «Лика непременно выйдет за Макса, это же идеальная пара, marriage made in heaven». Да и сама Лика, кажется, уже всем своим существом, всей душой видела своё безоблачное будущее только рядом с ним. Свадьба, уютный собственный дом, дети — казалось, вся дорога их дальнейшей совместной жизни уже давно проложена, предопределена свыше. Но однажды случилось кое-что, что навсегда, в одно мгновение, заставило Лику кардинально, полностью пересмотреть своё отношение к нему, увидеть его истинное лицо.
Тот поздний киносеанс закончился почти в полночь. Городские улицы уже замерли, погружаясь в глубокий, предрассветный сон, редкие фонари кое-где подозрительно мигали, отбрасывая на потрескавшийся асфальт редкие, одинокие островки тусклого света. Лика и Максим решили срезать путь через старый, давно заброшенный парк, где вековые деревья стояли плотной, почти непроходимой стеной, а фонари давным-давно перегорели и их никто не чинил. Максим травил какие-то смешные анекдоты, Лика смеялась своим тихим, серебристым, таким дорогим Артёму сейчас смехом, и всё вокруг было так безобидно, так мирно и даже романтично.
И вдруг — из густой, непроглядной тени под сенью старых лип вынырнули тёмные, неясные силуэты. Четверо, а может, и пятеро парней, от которых сразу, за несколько метров, пахнуло дешёвым перегаром и агрессией. Смех их был грубым, вызывающим, надменным, и в тусклом блеске их глаз читалось то самое, от чего у любого нормального человека внутри всё мгновенно холодело и сжималось в комок страха.
— Ого, какая девочка симпатичная попалася, — протянул один из них, некрасиво ухмыляясь и делая наглый шаг вперёд. — Пойдёшь с нами, красотка, погулять? Скучно не будет, guaranteed!
Лика инстинктивно, в ужасе отшатнулась, прижала свою маленькую сумочку к груди, как щит.
— Пожалуйста… оставьте нас, — её голос дрогнул, предательски выдавая весь её животный, всепоглощающий страх.
Максима грубо, с силой оттолкнули резким движением в сторону. Он даже не попытался сопротивляться — просто отскочил, как мячик, и замер, вжавшись в стену. Тем временем парни плотно, кольцом сомкнулись вокруг перепуганной Лики, один из них, самый наглый, уже ухватил её за тонкое запястье.
— Макс! — крик Лики был полон настоящего, неподдельного отчаяния, чистого, неконтролируемого ужаса. — Максим, помоги! Прошу тебя!
Максим стоял, словно прибитый гвоздями к месту, его глаза бешено бегали по сторонам, руки мелко, предательски дрожали. А в следующую секунду… он просто сорвался с места. Метнулся в противоположную сторону, в спасительную, welcoming темноту, даже не оглянувшись на её крик, и оставил её одну на растерзание этой пьяной банде.
В это самое время Артём возвращался домой после своей очередной, невероятно тяжёлой смены. Он шёл по знакомой, вытоптанной тропинке через тот самый парк, смертельно усталый, голодный, с одной-единственной мыслью в голове — как бы скорее добраться до своего старого, но такого родного дивана, где можно будет наконец вытянуть затекшие ноги и хоть немного забыться, отключиться от всех проблем.
Но тут, буквально в паре десятков метров, Лика закричала снова. Её голос прорезал ночную, звенящую тишину — высокий, разрывающий душу, полный самого настоящего ужаса и мольбы. И Артём, не раздумывая ни секунды, инстинктивно бросился на этот звук, срываясь с места.
И вдруг — он увидел её. Хрупкая девушка в светлом летнем платье, отчаянно пытающаяся вырваться из плотного кольца агрессивных, неадекватных парней. Его сердце сначала ухнуло куда-то вниз, в пятки, а потом рвануло обратно с такой силой, что казалось, вот-вот выскочит из груди и разорвётся на куски.
Не думая о том, что он сам без сил, что их слишком много, что у них могут быть ножи, Артём, как танк, бросился в самую толпу, снося всё на своём пути.
— Отпустите её, сволочи! — рявкнул он во весь голос, изо всех сил толкнув ближайшего нападающего в грудь, разрывая этим движением плотное кольцо.
Дальше всё превратилось в сплошной, оглушительный хаос. Чьи-то кулаки и ноги мелькали перед глазами, резкая, обжигающая боль пронзила скулу, рот почти сразу наполнился знакомым металлическим вкусом крови. Виски дико пульсировали от полученных ударов, всё тело ныло и горело, но он бился так, как умел — отчаянно, зло, яростно, до самого конца. Его главной и единственной целью было — спасти эту незнакомую девушку.
И он её спас. В какой-то момент ему удалось схватить её за руку и буквально выдернуть, вытолкнуть из этого ада, потянув за собой прочь, не оглядываясь. Сзади ещё слышался шум, ругань и угрозы, но догонять их никто не решился — слишком неожиданным, яростным и отчаянным оказался его натиск.
Лика бежала рядом, дрожа всем телом, как осиновый лист. Крупные, тяжёлые слёзы катились по её бледным щекам, пряди волос прилипли к влажному от слёз и пота лицу.
— Спасибо… спасибо тебе огромное! — всхлипывала она, заглядывая в его лицо, покрытое кровью и свежими, быстро распухающими синяками. — Ты ведь совсем чужой, незнакомый человек, а рискнул ради меня… а Максим… он… он просто…
Она осеклась, не в силах выговорить эту страшную правду. Губы её мелко дрожали, но слова просто не находились, застревая комом в горле. В её огромных, полных слёз глазах смешались дикая благодарность, жгучая боль и невысказанное, горькое разочарование в человеке, которому она так беззаветно верила.
Артём только махнул рукой, стараясь сквозь боль и разбитые губы улыбнуться ей как можно ободряющее.
— Пустяки, не стоит благодарности, — хрипло, с усилием произнёс он. — Главное, что ты жива и цела, это самое важное.
Он проводил её до самого дома, до двери. И когда Лика, всё ещё не веря, что такое кошмарное вообще могло с ней случиться, остановилась у парадной, она неожиданно, смущённо попросила его номер телефона.
— Я… я завтра обязательно позвоню. Узнаю, как вы себя чувствуете, как ваши дела, — тихо, почти шёпотом произнесла она, не поднимая на него глаз.
На следующий день она действительно позвонила. Артём, в это время лежа на диване с дикой головной болью и ледяным компрессом на распухшей щеке, попытался пошутить, стараясь скрыть свою слабость и боль:
— Да я совсем плох, почти при смерти… думаю, только срочная прогулка с такой красивой спасительницей может меня поднять на ноги.
Лика засмеялась в трубку — звонко, искренне, и этот её смех стал той самой первой, тоненькой ниточкой, которая постепенно, но неотвратимо связала их судьбы. Потом были их первые, робкие встречи, потом ещё и ещё, и очень скоро оба поняли: судьба абсолютно не зря, не случайно свела их в том самом парке в ту самую тёмную ночь. Это было предначертано.
А Максим объявился спустя пару дней — такой же уверенный в себе, самодовольный и наглый, словно ничего особенного и не произошло. Пришёл к Лике в гости так, будто она по-прежнему его ждала с нетерпением, должна была броситься ему на шею.
Но Лика посмотрела на него совершенно чужими, холодными, ледяными глазами.
— Уходи. И никогда не приходи больше. Я тебя больше не знаю и знать не хочу, — сказала она твёрдо, чётко выговаривая каждое слово, и голос её при этом не дрогнул ни на секунду.
Он пытался спорить, что-то оправдывать, вилять, но Лика стояла на своём, непоколебимо, как скала.
Тогда-то и разыгралась настоящая, жуткая буря негодования. Элеонора Викторовна вместе с Татьяной, матерью Максима, осыпали её градом упрёков, обвинений: как же так? Что за безобразие? Всё уже было давно решено, все родственники и друзья только и ждали скорой свадьбы, искренне радовались, надеялись… А она вдруг, «без всяких видимых причин», бросает «такого замечательного, идеального мальчика» из хорошей семьи.
Лика молчала, стиснув зубы. Она так никому и не рассказала о том, что на самом деле произошло в том парке. Слишком стыдно, слишком больно и унизительно было вспоминать, слишком страшно было переживать это снова. Пусть думают, что хотят, пусть осуждают.
Прошло совсем немного времени, и они с Артёмом расписались очень тихо, скромно, без пышной свадьбы, лишних глаз и праздничного шума. В маленькой, но очень уютной квартирке Артёма началась их новая, совместная жизнь — простая, но невероятно тёплая, наполненная взаимным уважением и любовью, и казалось, что прошлое навсегда осталось далеко-далеко позади. Максим куда-то внезапно исчез, будто сквозь землю провалился. Ни слуху, ни духу о нём не было долгих два года.
Два года, которые пролетели, как один миг, наполненный счастьем и покоем.
И вот теперь… Артём стоит у тёщиного забора, сжимая в руках тяжёлые пакеты, и за тонкой деревянной преградой вновь, словно из небытия, звучит это ненавистное, ядовитое имя: Максимка. Словно тень из давно похороненного прошлого поднялась со дна забвения, чтобы снова, с новой силой попытаться разрушить их хрупкое, такое дорогое ему счастье.
С каждым его шагом к калитке голоса становились всё отчётливее, обретая зловещую, чёткую форму.
— А если… если опять не получится? — тревожно, с дрожью в голосе произнесла Татьяна. — Ликуша ведь может и не взглянуть на Максима, она же сейчас замужем,,
— Ну и что? Что с того? — резко, почти хладнокровно отрезала Элеонора Викторовна. В её твёрдом тоне звучала непоколебимая уверенность, словно всё уже было давно решено и обдумано до мелочей. — Сегодня не выйдет — завтра придумаем что-то другое, более хитрое. Мы же не лыком шиты! Сделаем так, чтобы уж наверняка! Я свою дочь знаю лучше, чем она сама себя, она послушает мать!
И в тот самый момент Артём с ужасной, леденящей душу ясностью понял: его собственная тёща, женщина, к которой он всегда относился с большим почтением и уважением, готова ради своей давней, навязчивой мечты — породниться с лучшей подругой — без зазрения совести, хладнокровно пожертвовать реальным, настоящим счастьем своей же родной дочери. Ради призрака, иллюзии.
Горло сдавило так сильно, будто тугая, холодная петля уже затянулась вокруг шеи. Сердце билось глухо, тяжело и неровно, отдаваясь болью в висках. В голове стучала, пульсировала всего одна, чёткая мысль: я не позволю. Ни за что не позволю.
Не раздумывая больше ни секунды, собрав всю свою волю в кулак, он с силой толкнул калитку. Старые, проржавевшие петли жалобно, предательски скрипнули, и он твёрдым шагом пересёк порог и вошёл во двор.
В аккуратной, увитой диким виноградом беседке за плетёным столом сидели две женщины с почти полными чашками чая. Их лица в тот же миг вытянулись, побледнели, словно их застали на месте самого страшного преступления.
— Артём?! — воскликнула Элеонора Викторовна, и её глаза заметно, неестественно расширились от неподдельного ужаса. — А мы вот… Танюшка… она случайно заехала, мимо проезжала по делам… решили просто посидеть, чайку горяченького попить, поболтать о старом…
Голос её дрогнул, предательски выдавая всё внутреннее напряжение, но почти сразу она натянула на лицо слащавую, фальшивую улыбку, пытаясь придать себе вид максимально спокойный и непринуждённый, но получалось это у неё очень и очень плохо.
Артём молча, не говоря ни слова, подошёл к столу, поставил тяжёлые пакеты с продуктами на плетёную поверхность с глухим стуком.
— Выздоравливайте, Элеонора Викторовна, — произнёс он ровным, холодным, абсолютно чужим голосом, в котором не было ни капли привычного тепла.
И не дожидаясь ответа, не глядя на них, он резко развернулся и вышел за калитку, громко хлопнув ею за собой.
Всю дорогу домой он молчал, чувствуя, как внутри него, в самой глубине души, борются слепая, всепоглощающая злость и горькая, обжигающая обида. Казалось, что всё в нём кипит и бурлит, как в котле, но поверх этого хаоса поднималась и новая, твёрдая, непреклонная уверенность: он защитит свою семью, он не даст никому разрушить их любовь.
Когда он, наконец, вошёл в их квартиру, Лика была на кухне. В своём любимом, цветастом переднике, с собранными в небрежный, но милый пучок волосами, она наклонялась над плитой, помешивая что-то в кастрюле. В воздухе уже густо витал восхитительный, согревающий душу запах тушёных овощей с пряными травами — тёплый, домашний, успокаивающий. Она подняла голову, увидела мужа и широко, по-домашнему улыбнулась:
— Ну как там мама? Как она себя чувствует? Попросила ещё что-то?
Артём тяжело, будто сгибаясь под грузом случившегося, опустился на кухонный табурет, провёл рукой по лицу, смахнувая усталость, и глубоко, с усилием вздохнул.
— Лика… милая, я должен тебе кое-что рассказать. Важное.
Он не стал ничего утаивать, не стал смягчать углы. Всё выложил как есть, честно и прямо: и тот самый звонкий, беззаботный смех за забором, и все подлые разговоры о «случайной встрече», и про Максима, которого они так упорно, настойчиво хотели вернуть в её жизнь, вернуть любой ценой.
Лика слушала его, не перебивая, абсолютно молча. Сначала её глаза широко раскрылись от неподдельного удивления, потом взгляд постепенно потемнел, наполнился суровой тенью, и в его глубине вспыхнули искры настоящего, чистого гнева. И наконец — на её милом лице появилась та самая, знакомая Артёму твёрдость, та самая сила духа, которую он любил и ценил в ней больше всего на свете.
— Значит, вот как они… вот как всё оказывается на самом деле… — тихо, почти шёпотом произнесла она, но голос её при этом был удивительно уверенным и твёрдым. — Спасибо тебе огромное, родной, что не стал молчать, что сказал мне всю правду. Теперь я всё понимаю, всё знаю.
Она сняла свой передник, аккуратно повесила его на крючок, подошла ближе и взяла его натруженную руку в свои маленькие, тёплые ладони.
— Запомни раз и навсегда: если мама ещё раз попросит меня приехать к ней одной, я ни за что не поеду. Никогда и ни за что. И Максима я даже видеть не хочу. Для меня он умер в тот самый вечер, когда трусливо бросил меня и сбежал, спасая свою шкуру. Я никогда не вернусь в то прошлое, как бы они ни старались, какие бы козни ни строили.
В её глазах блестели предательские слёзы, но в голосе при этом звучала непоколебимая, стальная решимость.
— Судьба не зря, абсолютно не случайно всё тогда так устроила, — продолжала Лика, крепко-крепко сжимая его ладонь, как будто боясь отпустить. — Потому что именно ты — тот самый, единственный человек, который мне был really needed. Я ни на одну секундочку не пожалела и никогда, слышишь, никогда не пожалею, что связала свою жизнь именно с тобой, что стала твоей женой.
Артём почувствовал, как по его телу разлилась тёплая, согревающая волна любви и облегчения. Он крепко, почти до боли, сжал её руку в ответ.
— Я и не сомневался в тебе ни на миг, Ликуша, — тихо, проникновенно сказал он. — Знаешь, я каждый раз думаю: как же хорошо, как вовремя я тогда задержался на работе и пошёл домой через тот самый парк. Всё ведь могло сложиться совсем иначе, совсем по-другому…
Они обнялись крепко-крепко, как будто боялись потерять друг друга, и в этом объятии была вся их сила, вся любовь и вся надежда на будущее.
За окном уже окончательно опустились тёмные, бархатные сумерки, на тёмном небе одна за другой вспыхивали первые, яркие звёзды. В их маленькой квартире пахло вкусным, готовым ужином, и всё вокруг дышало таким желанным, таким дорогим сердцу домашним уютом и покоем. И самое главное — они оба теперь точно знали: никакие чужие, навязанные планы и несбывшиеся мечты не в силах разрушить их собственное, выстраданное и такое хрупкое счастье. Они защитят его. Вместе.