Ледяной холодок пробежал по спине Виктории, когда сквозь сладкую пустоту сна ворвался настойчивый, режущий тишину телефонный звонок. Сердце заколотилось в такт этому назойливому трезвону, вырывая её из объятий забытья в холодную реальность ночи. На экране светилось знакомое, но давно уже не радующее имя — Светлана. Подруга детства, чьи звонки последние годы стали синонимом беды, горя и беспросветной жалости. Виктория с замиранием сердца поднесла трубку к уху, уже зная, о чём пойдёт речь, но всё ещё надеясь на чудо.
— Вика… он опять… — голос в трубке был прерывистым, влажным от слёз и пьяной икоты. — Я не могу… он бил меня… убежала… сижу в подъезде… жду, пока уснёт…
История, от которой стыла кровь и сжималось сердце, повторялась в третий, в пятый, в десятый раз. Эти ночные исповеди из телефонной трубки давно уже потеряли остроту новизны и превратились в тягостную, надоевшую обязанность. Они дружили со Светланой ещё со школьной скамьи, хотя родители Виктории всегда с опаской и неодобрением смотрели на эту дружбу. Они видели то, чего не могла или не хотела видеть юная Вика: неблагополучную семью, вечный бардак, пьяные крики за стеной. Они предупреждали, что шипы с того куста рано или поздно вопьются и в её кожу.
После школы их пути начали расходиться. Виктория поступила в университет, грызла гранит науки, строила карьеру. Светлана же пустилась в свободное плавание по житейскому морю, которое очень быстро оказалось бурным и полным подводных камней. Случайные заработки, случайные мужчины, пока один из них не оставил в ней на память ребёнка и не стал её мужем. Молодой человек, несмотря на возраст, уже был в плену у зелёного змия. Работы он не признавал, а своё право на жизнь доказывал кулаками, обращёнными против беззащитной жены. Их маленькая однушка всё больше напоминала притон, куда он приводил таких же, как он, потерянных и озлобленных собутыльников.
Ребёнок в таком аду был обречён. Социальные службы не могли закрыть на это глаза. Мальчика забрали. Виктория до сих пор помнит истерику Светланы, её клятвы и обещания.
— Я всё сделаю! На двух работах буду горбатиться! Лишь бы вернули моего сыночка! — рыдала она тогда, прижимая к груди фотографию малыша.
— Первым делом ты должна уйти от него, Света, — твёрдо говорила Виктория, держа подругу за плечи. — Иначе ничего не выйдет. Ты понимаешь?
На словах Светлана всегда соглашалась. Кивала, утирала слёзы, клялась, что это был последний раз. Но проходила неделя, другая, и всё возвращалось на круги своя. Прошло уже полгода, «а воз и ныне там».
И вот опять этот звонок. Опять слёзы. Опять побои. Но в этот раз в душе Виктории что-то переломилось. Просто слушать и жалеть было уже недостаточно. Чувство долга, приправленное горьким раздражением, заставило её действовать. Не раздумывая, она вызвала такси и поехала в тот самый тёмный район, к тому самому дому, который стал символом падения её подруги. Она нашла её в холодном, пропахшем кошачьей мочой подъезде — жалкую, затравленную, дрожащую в одной тонкой ночнушке. Молча, не говоря ни слова, Виктория накинула на её плечи своё пальто и увезла к себе.
Отогревая замерзшую Светлану горячим сладким чаем у себя на кухне, Виктория смотрела на её испуганное, испещрённое синяками лицо и чувствовала, как в ней борются жалость и злость. Злость на эту бесконечную слабость, на это добровольное рабство.
— Так, Света, — начала она, и голос её прозвучал твёрже, чем она ожидала. — Давай начистоту. Ты хочешь нормально жить или нет? Ты хочешь вернуть своего ребёнка? По-настоящему хочешь?
— Конечно, хочу! — Светлана снова разрыдалась, но слёзы эти были уже другими — не жалобными, а отчаянными. — Он же мой сын… я без него не могу…
— Тогда хватит ныть! Хватит плакать! Пора действовать! — Виктория положила руку на её холодные пальцы. — Оставайся у меня. Живи. Но с одним условием: немедленно подаёшь на развод. Ищешь работу. Любую. Потом мы снимем тебе маленькую, но чистую квартирку, и ты начнёшь бороться за сына. Докажешь опеке, что порвала с прошлым, что работаешь, что у тебя есть крыша над головой. Я верю, что ребёнка тебе вернут.
Светлана смотрела на неё широко раскрытыми, полными надежды глазами и кивала, кивала, безоговорочно соглашаясь с каждым словом. Казалось, в ней наконец-то проснулась воля к жизни. Но на следующий день, когда Виктория, уставшая после рабочего дня, вернулась домой, её ждало жестокое разочарование. В квартире стоял тяжёлый запах несвежей еды. Громко работал телевизор, а на диване, разметавшись, спала Светлана. На кухне горой лежала грязная посуда, на столе красовались объедки и жирные пятна.
Виктория разбудила подругу. Та, проснувшись, блаженно потянулась, словно была у себя дома на курорте.
— Ты что, никуда не звонила по поводу работы? — спросила Виктория, стараясь сдержать раздражение. — Мы же утром с тобой отобрали несколько хороших вариантов.
— Что, прямо сегодня? — Светлана поморщилась, как от головной боли. — Вика, мне же нужно прийти в себя, отдохнуть немного. Да и посмотри на меня! — Она ткнула пальцем в жёлто-зелёный синяк на скуле. — Кто меня с таким лицом на работу возьмёт? Что люди подумают? Надо подождать, пока заживёт.
Виктория, скрепя сердце, согласилась. В её доводах была своя горькая правда. Она лишь попросила поддерживать в квартире хотя бы минимальный порядок и убирать за собой. Светлана, как всегда, послушно закивала. Но от её кивков ничего не менялось. Каждый вечер Викторию встречал один и тот же хаос: разбросанная одежда, крошки на полу, груды немытой посуды. Казалось, Светлана всеми силами старалась превратить её уютное, светлое гнёздышко в подобие той помойки, из которой её вытащили. Виктория злилась, но в глубине души понимала: её подругу просто никогда не учили другому. Для неё грязь и беспорядок были естественной средой обитания, нормой, которую она даже не замечала.
Помимо уборки, к ежемесячным расходам Виктории добавилась ещё одна существенная статья — продукты. Светлана ела за троих, с упоением пробуя всё, что раньше не могла себе позволить, и жалуясь, что её жизнь прошла мимо таких простых вкусностей.
Как только синяк на лице Светланы окончательно сошёл, Виктория твёрдо заявила: хватит отдыхать, пора искать работу. Та с энтузиазмом взялась за дело. Каждое утро она садилась за компьютер, просматривала новые вакансии, даже куда-то звонила. Но почему-то ни одно собеседование не заканчивалось успехом. То не устраивал график, то не хватало образования, то начальник показался строгим. Находилась тысяча и одна причина.
А по вечерам Светлана стала пропадать. Выяснилось, что она ходит по барам, на деньги, которые выпрашивала у Виктории на «проезд и мелочи». Узнав об этом, Виктория устроила скандал. И тут Светлана включила свою коронную тактику — давление на жалость.
— Тебе-то хорошо! — всхлипывала она, закрывая лицо руками. — Ты училась, гуляла, у тебя была молодость! А я что видела? Пьяную рожу мужа и вечные грязные пелёнки! Я просто хочу почувствовать, что такое свобода! Дай мне немного пожить! Я же работу ищу, честно! Как только найду — сразу съеду, обещаю! Я знаю, что я тебе надоела!
Виктория подошла к ней, сидевшей в кресле съёжившись, и погладила по спутанным волосам. Жалость, эта ядовитая, удушающая жалость, снова заставила её отступить.
— Ты мне не надоела, глупая. Просто так нельзя. Ты сбежала от одного зла, но пока не пришла к добру. Нет работы — нет шанса вернуть сына. Ты хоть на развод подала?
— Да-да, конечно! — оживилась Светлана. — Всё в процессе! И с работой тоже скоро всё будет. Есть один вариант, я почти уверена, что меня возьмут. Я там единственный кандидат!
На следующий день Светлана triумфально позвонила Виктории с работы.
— Всё! Устроилась! — радостно кричала она в трубку. — Продавцом в хозяйственный! Но есть нюанс… зарплату только через месяц дадут. Придётся тебя ещё немного потерпеть и подождать.
— Ничего не надо возвращать, — устало ответила Виктория. — Главное — работай и копи на съём жилья.
Жизнь, казалось, наконец-то вошла в нормальное русло. По утрам они вместе уходили из дома, и Виктория с облегчением думала, что худшее позади. Бардак в квартире, конечно, никуда не делся, но хотя бы ночные гулянки прекратились. И на этом можно было пока что остановиться.
Однажды вечером, возвращаясь с работы уставшей до состояния ватного одеяла, Виктория во дворе своего дома столкнулась с соседкой снизу, пожилой женщиной, которая, казалось, специально её поджидала.
— Виктория, здравствуйте, — начала та с неловкостью. — Я к вам… ну, не совсем от себя. Соседи просили поговорить. Не могли бы вы как-то повлиять на вашу подругу? Чтобы она днём вела себя… потише. У многих дети, внуки. А у вас там такие… звуки порой днём раздаются.
— Какие звуки? — искренне удивилась Виктория. — Светланы днём нет, она на работе. Возвращается вечером.
— Дорогая моя, — вздохнула соседка, — она вас обманывает. Вы утром вместе уходите, а она через пятнадцать минут возвращается. А потом к ней какой-то мужчина приходит. И вот тогда всё и начинается… Шум, гам, музыка. Поговорите с ней, пожалуйста.
Отойти от соседки Виктория смогла только на автомате. Внутри у неё всё закипело от бессильного, яростного гнева. «Обман. Снова обман. И ещё кого-то приводит в мой дом!» Мысль созрела мгновенно: завтра она возьмёт отгул и во всём разберётся.
На следующий день всё получилось именно так, как она задумала. Сказав на работе, что плохо себя чувствует, она вернулась домой в обеденное время. Из-за двери её квартиры доносились приглушённые звуки телевизора и чей-то хриплый мужской смех. Рука дрожала, когда она вставляла ключ в замок. Распахнув дверь, она застыла на пороге. В её гостиной, развалясь на её диване, сидел он. Муж Светланы. Тот самый, от которого она, якобы, ушла и с которым разводилась. И, как всегда, несмотря на ранний час, он был уже изрядно пьян. Рядом нахохнилась Светлана, с сигаретой в руке.
Последовавшая сцена была ужасной. Крики, слезы, оскорбления. Когда первоначальный шок прошёл, Виктория потребовала, чтобы они немедленно собрали вещи и ушли. И тут Светлана преобразилась. Словно сдернули маску жертвы, а под ней оказалось озлобленное, полное ненависти существо.
— Ах так?! — завопила она. — Выгоняешь?! Да ты просто мне завидуешь! Признайся! У тебя самой-то никого нет! Одна старая дева, никому не нужная! А мой муж меня любит! Он без меня жить не может! Он меня простил! Он сказал, что всё изменится! Я всем расскажу, какая ты на самом деле! Как ты из зависти мою семью разрушить пыталась!
Она кричала это прямо в лицо Виктории, брызгая слюной, её глаза горели злым, недобрым огнём. И пока Виктория, ошеломлённая такой наглой ложью и чёрной неблагодарностью, пыталась найти слова, Светлана уже судорожно совала в пакет всё, что успела «одалживать» у подруги за это время: новую кофту, туфли, косметику, даже плойку для волос.
Их уход был таким же громким и грязным, как и всё их существование. Дверь захлопнулась. В квартире воцарилась оглушительная тишина, пахнущая табачным перегаром и предательством. Виктория медленно опустилась на пол посреди гостиной, которую ещё предстояло отмыть, и закрыла лицо руками. Тихие, горькие, горькие слёзы жгли её кожу. Она плакала не о потраченных деньгах, не о испорченных вещах и не о времени. Она плакала о той девочке со школьной скамьи, своей подруге Свете, которой больше не существовало. Она плакала о своём разбитом добром сердце, которое впустило в свой дом чужую боль, а получило в ответ лишь якорь ingratitude и грязь. Она наконец-то поняла то, о чём так давно твердили ей родители: нельзя тянуть на дно того, кто сам не хочет плыть. Иначе он утянет за собой и тебя.