Тело Федора Семёновича дрожало от холода и душевной муки. Только что закончился тяжёлый разговор с дочерью Пелагеей. Она настаивала, чтобы отец перебрался в дом престарелых, твердя, что её семье тесно в их малогабаритной квартирке в городке на Волге. Жильё и правда было крохотным: в одной комнате ютился Фёдор Семёнович, в другой — Пелагея с мужем и двумя отпрысками.
«Дочка, зачем мне уходить из родного дома? У твоей свекрови трёшка, она там одна — всем бы место нашлось», — пытался втолковать старик, голос его дрожал от обиды. «Да ты хочешь, чтоб я с ней с ума сошла? Ты же знаешь, как мы друг друга терпеть не можем!» — вспыхнула Пелагея и, хлопнув дверью, ушла с балкона, где они беседовали. Фёдор Семёнович смотрел ей вслед, чувствуя, как сердце сжимается от тоски. Он не хотел покидать дом, где каждый угол хранил память о покойной жене и былых счастливых днях.
«Остались мы с тобой одни, Шарик», — тихо проговорил он своему псу, лежащему у ног и смотрящему преданными глазами. Пелагея уже не раз уговаривала отца уехать, но он цеплялся за родные стены. Уставший, он задремал в кресле на балконе, когда к нему подкрался внук, семилетний Ваня.
«Дедуль, ты нас разлюбил?» — спросил мальчик, глядя на старика с упрёком. «С чего ты взял, родной?» — удивился Фёдор Семёнович. «Мы в одной комнате как сельди в бочке, а ты с Шариком в своей сидишь. Он тебе важнее нас!» — Ваня расплакался, слёзы катились по щекам. Старик понял: слова эти внушила ему Пелагея. Горечь сдавила грудь. «Даже ребёнка подговорила. В кого она такая жестокая выросла?» — подумал он. Его покойная Анфиса была добрейшей душой, жившей ради семьи. Когда же нить между ним и дочерью порвалась?
Фёдор Семёнович поднялся и, кряхтя, побрёл на кухню, где сидели Пелагея, её муж Виктор и дети. Он знал — дочь не отстанет. Зять давно перестал с ним разговаривать, отводя взгляд, будто старик был пустым местом. «Ладно, согласен», — выдавил Фёдор Семёнович, голос его дрогнул. «Ой, пап, ну наконец-то! Зря ты так затягивал», — радостно воскликнула Пелагея, словно не замечая его муки.
«Только Шарика не прогоняйте. Он старый, недолго ему осталось», — добавил старик, глядя на дочь умоляюще. «Не переживай, пап, мы его в добрые руки пристроим», — сказала Пелагея, но в голосе звучала фальшь. Фёдор Семёнович вздохнул. Он знал — дочь соврёт. «Обещаешь навещать? Привозить Шарика?» — спросил он, цепляясь за последнюю надежду. «Конечно, пап, будем приезжать», — ответила она с той же неестественной улыбкой.
«Чтобы тебе поверить, надо быть последним простофилей», — подумал старик, но промолчал. «Мы вам хороший пансионат подобрали, Фёдор Семёнович», — вдруг вставил Виктор, и в голосе его слышалось нетерпение. «Немой заговорил, лишь бы поскорее от меня избавиться», — с горечью подумал Фёдор Семёнович, чувствуя, как предательство близких вонзается в сердце.
Наутро его отвезли в дом престарелых. Вещи Виктор привёз только через день, передав через персонал, даже не зайдя. Комната, куда поселили старика, была тесной, на четверых. Запах сырости и несвежего белья витал в воздухе. Оформление прошло быстро — видно, Пелагея всё заранее уладила. Фёдор Семёнович опустился на кровать, и в душе поселилось отчаяние. Он всё ещё надеялся, что дочь одумается и заберёт его.
Вышел в сад, сел на скамейку, уставился в землю. Жизнь, прожитая ради семьи, закончилась так бесславно. «Вы новенький?» — раздался рядом мягкий голос. Рядом стояла пожилая женщина с добрыми глазами. «Можно присесть?» — «Садитесь», — кивнул он. «Я Матрёна Ильинична, а вас как звать?» — «Фёдор Семёнович», — ответил он и, не сдержавшись, спросил: «А вы как сюда попали?»
«Племянник привёз, — вздохнула женщина. — Детей нет, муж умер десять лет назад. Поверила ему, квартиру переписала, а он меня сюда отправил». Они проговорили до темноты, делясь историями. На следующий день после завтрака встретились снова. Матрёна Ильинична стала для старика отдушиной — её спокойная мудрость согревала душу.
Прошёл месяц, а Пелагея так и не приехала, Шарика не привезла. Фёдор Семёнович позвонил домой — трубку не взяли. Однажды у ворот он столкнулся с соседом, парнем по имени Артём, который навещал своего деда. Артём рассказал, что Шарик сидит у подъезда, не уходит, и его подкармливают соседи. А ещё — что Пелагея с семьёй перебралась к свекрови, а его квартиру выставили на продажу.
Старик поведал Артёму свою историю, не скрывая тоски по дому. Артём, юрист, пообещал помочь. «Собирайте вещи», — сказал он. В этот момент подошла Матрёна Ильинична. «Я уезжаю, но вернусь за тобой», — пообещал ей Фёдор Семёнович, и в глазах его впервые блеснула надежда.
Артём сдержал слово. Он помог старику вернуть права на квартиру, потом продать её. На вырученные деньги Фёдор Семёнович купил домик в деревне. Переехав, первым делом вернулся за Матрёной Ильиничной. Вместе они начали новую жизнь, в тишине полей, согретые теплом друг друга. Шарика тоже забрали — он снова лежал у ног хозяина, виляя хвостом.
Фёдор Семёнович смотрел на закат, держа руку Матрёны Ильиничны, и думал, что судьба, хоть и ударила его больно, дала второй шанс. Он потерял дочь, но обрёл дом, верного друга и надежду, что даже в самые тёмные дни свет ещё может пробиться.