Тени в ее квартире сгущались раньше, чем за окном. Они ложились тяжелым пеплом на стены, на мебель, на душу. Четвертые сутки. Ровно девяносто шесть часов, каждый из которых проживался как отдельная, медлительная вечность. Телефон, этот холодный осколок стекла и пластика, упорно молчал, его экран оставался черным и безжизненным, словно выжженное поле после грозы. Ее мальчик, ее солнце, ее единственный на всей планете человек – исчез. Просто вышел за порог, отправившись на поиски своей жены после очередной, такой же бессмысленной, как и все предыдущие, ссоры, и растворился в серой ноябрьской мгле большого города.
Все началось с новости, которая должна была стать радостной. Невестка, с глазами, полными надежды и страха, сообщила о своем положении. А она, вместо того чтобы обнять ее, вместо теплых слов, выдавила из себя какой-то ценный, как ей тогда показалось, совет, старый и затрепанный, как страница из советского журнала. И тогда в тихих, обычно спокойных глазах девушки вспыхнула искра. Искра обидная, цепкая. Словно она только и ждала этого повода, чтобы выпустить наружу все накопленное напряжение. Слова зацепились за слова, фраза за фразу, и вот уже прозвучало что-то обидное, тяжелое, и дверь за спиной невестки захлопнулась с таким звуком, от которого сжалось сердце. Через час, молча собравшись, ушел и он. В его глазах читалось недоумение и боль, словно он наблюдал за чем-то необъяснимым и пугающим. А потом – тишина. Глухая, оглушающая, прерываемая лишь безуспешными попытками дозвониться. И вот уже четвертые сутки его телефон был выключен, отзываясь в трубке короткими гудками, похожими на стук в запертую дверь в пустом доме.
Именно эту, тщательно выверенную и отполированную версию она изложила сотрудникам полиции. Она приукрасила, сгладила острые углы, опустила самые горькие свои слова. Рассказать всю правду она не могла. Боялась, что ее не поймут. В наш стремительный век люди привыкли судить по обложке, не вчитываясь в сложный и порой противоречивый текст человеческой души.
Когда-то давно, в самом начале, эта девушка казалась ей тихой и скромной тенью, следующей за ее сыном. Он встретил ее на какой-то авангардной выставке, где хромые инсталляции соседствовали с гиперреалистичными полотнами, и вернулся домой преображенным, с глазами, полными звезд. Он говорил, что почувствовал необъяснимое родство душ, будто нашел недостающий пазл в сложной мозаике собственной жизни. Добивался он ее, как казалось со стороны, неоправданно долго. Целый год ушел на бесконечные прогулки по музеям, на букеты цветов, пахнувших дождем и надеждой, на тихие разговоры в уютных кафе, где за столиками творились чужие судьбы. Ей, надо признаться, эта медлительность не нравилась. Она видела в этом некую игру, высокомерие со стороны той, что заставляла ее сына так долго ждать простого человеческого счастья. Зачем ему такая капризная и самовлюбленная особа? Она лелеяла в сердце надежду, что эта девушка – лишь очередной эпизод, яркий, но краткий, и что скоро все вернется на круги своя. В его жизни и до этого бывали разные женщины, но ни одна не оставила в его сердце такого глубокого следа. И эта не станет исключением…
Однако ее настораживала одна деталь: о прежних своих увлечениях он отзывался скупо, односложно, а об этой мог говорить часами. Он был словно под гипнозом, и в его рассказах она представала существом почти не от мира сего – одаренным, прекрасным, умным. Ей, его матери, казалось, что он нашел в ней все, чего ему не хватало, и даже больше.
Однажды ее близкая подруга, мудрая женщина, прошедшая через многое, обронила:
— Если сын так восторженно рассказывает о девушке, скорее всего, он уже мысленно примеряет ее к роли своей жены. Обычно матерям посвящают лишь в самые серьезные намерения. Возможно, его избранница действительно того стоит.
Она лишь отмахнулась, не желая верить. Там, где она выросла, в том маленьком городке, где жизнь текла медленно и предсказуемо, сыновья часто приводили в дом первых попавшихся девушек – склочных, с наглым блеском в глазах, с вечной жалобой на жизнь в голосе. Она видела таких, проходила этот путь рядом с другими, и знала – никогда не угадаешь, кто скрывается за маской вежливости.
Ее собственный брат был таким же… Тащил в дом всех подряд. Каждую новую знакомую называл самой любимой, самой единственной. Знакомил с семьей, заводил разговоры о свадьбе. А через месяц-другой все менялось, и он с тем же пылом уверял, что новая избранница – его судьба, ради которой он готов на все. Их мать, казалось, смирилась с этой чехардой. Улыбалась, накрывала на стол, была приветлива. Но она-то знала, какими словами мать разражалась вечерами, когда оставалась наедине с дочерью. Она называла этих девушек нелестными словами, а сына – бестолковым и слепым.
— В бордель всю квартиру превратил. Поскорее бы уж нашел себе одну и успокоился.
Казалось бы, все эти претензии стоило адресовать ему самому. Но нет. Мать не произносила ни слова упрека в его адрес. Боялась испортить отношения, потерять его. Надо было думать о практическом. Как только он устроился на хорошую работу, то начал исправно помогать семье деньгами. Что-то, конечно, оставлял себе, но основную часть заработка отдавал матери. Она же в те годы мало что понимала в житейской мудрости и считала, что все эти девушки просто обманывают его доброе и доверчивое сердце. Он казался ей человеком кристальной честности, неспособным на подлость. Так и жили. Пока однажды он не объявил о своем решении жениться. И вроде бы радоваться надо, но его избранница оказалась на десять лет старше, да к тому же с двумя детьми от предыдущих браков. Мать не приняла невестку с порога. И это было понятно. Жена брата оказалась женщиной с жестким характером и непоколебимой уверенностью в своей правоте. Она сразу начала устанавливать в их общем доме свои правила. Мало кому такое понравится. Ходили слухи, что истинная причина конфликта крылась еще и в том, что брат перестал помогать матери финансово, но семью не забывал, изредка заходя на чай. Мать хмурилась, ворчала, лезла с непрошеными советами и отпускала колкости в адрес его жены. Он обижался и уходил. Теперь главное место в его жизни занимали другие люди. Она же возненавидела его жену лютой ненавистью, ведь та, по словам матери, заставила его забыть о семье, в которой он родился, и взвалить на свои плечи чужих детей. К слову, брак его оказался на удивление крепким. Что он нашел в той женщине, так и осталось для всех загадкой… Спустя годы она поняла: мать глодала не столько неприятная невестка, сколько то, что сын принял такое судьбоносное решение, не посоветовавшись с ней, не посвятив ее в свои планы. Даже спустя много лет, когда стало окончательно ясно, что брат счастлив, мать так и не смогла с этим смириться. И, как следствие, они перестали общаться. Мать была уверена, что сын сам вернется к ней, когда придет время. Но этого не случилось…
Сама же она с юных лет не ждала от жизни ничего прекрасного. Перед ее глазами было слишком много безрадостных примеров: замученные бытом женщины, избалованные и неблагодарные дети, мужчины, ищущие утешение на дне стакана. Все хотели жить хорошо, но никто не хотел что-либо для этого менять. Она же мечтала о другом будущем и взяла свою судьбу в собственные руки. Окончив школу, она поступила в институт в большом городе и уехала из родного дома. Жила в общежитии, где пахло студенческими надеждами и дешевой лапшой. После окончания учебы возвращаться в провинцию не спешила. Устроилась на работу, где и встретила своего будущего мужа. Евгений был симпатичен, а она ему вначале очень нравилась. Даже больше… Он был очарован этой простой девушкой с большими мечтами о семейном очаге. Его забавляла ее наивность, в ней было что-то трогательное и притягательное. Позже это же начало его раздражать. Последовали ссоры, взаимные упреки. Впрочем, она никогда не требовала от него нежности и романтики. Ее все в этой жизни устраивало. Ей казалось, что такая столичная жизнь с ее проблемами все равно лучше, чем прозябание в забытом богом городке. А ссорились, наверное, все. Главное – пережить этот сложный период. Вскоре она узнала, что ждет ребенка. Евгений, как человек честный, сделал ей предложение, и она, естественно, согласилась. Жил он скромно, но у него была своя небольшая квартира и старенькая машина. Она, уже привыкшая к ритму большого города, считала, что ей невероятно повезло. Ее мать невероятно гордилась дочерью и хвасталась перед подругами, что та стала настоящей москвичкой, с собственными «метрами». И это было странно, ведь брак ее оказался несчастливым. Муж вскоре после рождения сына начал откровенно гулять. Сначала скрывался, потом стал открыто рассказывать о своих планах на вечер. Первое время она плакала в подушку, не понимая, что же она делает не так. Она полюбила Евгения всей душой и старалась для него изо всех сил: в доме всегда царила чистота, пахло свежей выпечкой, его вещи были выстираны и выглажены. Со временем она смирилась. Она знала, за кого выходила замуж, и подсознательно готовилась к такому исходу. Подруги видели в ней несчастную женщину, взвалившую на свои хрупкие плечи весь груз семейной жизни. Другие же фыркали и считали ее расчетливой аферисткой, охотницей за столичной пропиской. А однажды, совсем уж нелепо, к ней подошел сосед и сказал, что она – золотая женщина. Такую надо ставить в пример другим. Все для мужа делает, и против его увлечений на стороне не возражает. В тот день она не знала, радоваться ей или плакать. Сосед одновременно ее похвалил и унизил. Получился какой-то странный комплимент, больше похожий на оскорбление.
Когда их сыну исполнилось пять лет, Евгений не вернулся домой. Она подумала, что муж снова загулял, и не придала этому особого значения. А потом раздался звонок, и чей-то чужой голос сообщил ей страшную новость. Евгений попал под машину и скончался от полученных травм по пути в больницу.
Она организовала ему достойные похороны. Не поленилась разыскать телефоны его друзей, коллег, тех самых женщин, что были в его жизни. На кладбище она плакала вместе со всеми. Ей было искренне жаль его как человека. Возможно, он, как и она, когда-то мечтал о счастливой жизни. Но что-то пошло не так… С другой стороны, он был сам виноват. Предпочел гулянки тихой семейной гавани. Не поехал бы тогда к своей знакомой, остался бы жив.
Ее мать на похоронах не была, приехала позже, якобы чтобы помочь дочери пережить горе. Днями напролет она бродила по незнакомым улицам, впитывая в себя шум и суету мегаполиса. Человек она была простой и общительный, легко заводила разговоры с первыми встречными. Ее вообще никогда не волновало, что о ней подумают окружающие. Возвращаясь домой под вечер, она взахлеб рассказывала дочери, с кем познакомилась и что узнала нового. Это общение тяготило и раздражало. А еще было мучительно стыдно за то, что мать ведет себя так бесцеремонно и бескультурно. В столице, как ей казалось, было не принято приставать к незнакомым людям. Она с нетерпением ждала, когда мать наконец уедет назад, в свой городок. Хотелось пожить наконец для себя, в тишине и покое.
Однажды, не выдержав, она указала ей на дверь. Та, естественно, обиделась. Разразился скандал.
— Когда-нибудь и твой сын тебе дорогу укажет. Слишком много о себе возомнила. Квартира, в которой ты живешь, обманным путем тебе досталась. А ты на дверь матери указываешь. Все это тебе еще аукнется.
В чем заключался тот самый «обман», она так и не поняла. А вот слова о сыне задели за живое. Ближе и роднее него у нее не было человека. А после того как мать ушла в мир иной, она и вовсе осознала, что вся ее жизнь сосредоточена в этом молодом человеке.
Потому, когда Марк сообщил, что хочет жениться на Юлии, она испытала нечто вроде удара током. О будущей невестке она практически ничего не знала, кроме восторженных рассказов сына. А он, в свою очередь, видел в ней одно лишь совершенство. Ясное дело, влюбленный человек не замечает изъянов даже в руинах. Познакомившись с Юлей поближе, она почувствовала, что та что-то скрывает. Уж слишком она была тихой, слишком скромной. Здесь чувствовался какой-то подвох… Она решила поговорить с сыном начистоту.
И ее шестое чувство не обмануло. Тихая и скромная Юля оказалась когда-то замужем и теперь воспитывала маленькую дочь. Долго отталкивала от себя Марка именно потому, что боялась снова ошибиться, снова довериться. Реакция сына ее поразила. Он не видел абсолютно ничего дурного в том, что его будущая жена уже имеет ребенка.
— Я воспитаю ее как родную. Честное слово. Девочка просто ангел. Такая же спокойная и добрая. Стихи пишет, представляешь? Юля хочет издать для нее маленький сборничек. Не на продажу, а так, для памяти. Чтобы поддержать юный талант. Правда, здорово?
— Будущая жена с довеском, — вырвалось у нее, хотя она и не хотела говорить так резко. — Куда ты смотришь? Неужели не знал об этом раньше?
— Юля для меня – весь мир. Я целый год шел к ней. И ее дочь – не довесок, а маленький ребенок. Довесок только у тебя в голове, в виде старых предрассудков. Надо же, какое слово нашла…
— Ты сам на себя не похож, — возмутилась она, чувствуя, как ее слова обернулись против нее же. — Точно околдовали тебя, как когда-то моего брата. Не понимаю, зачем тебе эта аферистка. Отмени свадьбу, пока не поздно. Не успеешь глазом моргнуть, как она сюда переедет, пропишет себя и ребенка, а мы с тобой потом на улице останемся.
Скандал вышел ужасный. Никогда еще она не видела своего сына настолько яростным и гневным. Возможно, она переступила какую-то невидимую черту. Но как иначе реагировать на такую, как ей казалось, несправедливость? Сын ее не слышал и считаться с ее мнением не собирался. Стоило бы, наверное, смириться и позволить ему набить собственные шишки, но оставаться в стороне она не могла. Решила сходить к одной «знающей» женщине, чтобы проверить, не навела ли Юля на ее мальчика какую порчу.
Пожилая женщина, к которой она обратилась, выслушала ее долгий, сбивчивый рассказ. А потом вынесла свой вердикт.
— Порчу на нем вижу. Сильную. Снимать надо.
Она испытала странное чувство: одновременно обрадовалась тому, что ее подозрения подтвердились, и ужаснулась.
— Сколько? Я любые деньги заплачу! — воскликнула она.
— Дорого. Очень дорого. Боюсь, тебе не по карману будет.
— Сколько? Я ради сына готова кредит взять. Уж лучше пустую картошку есть, чем знать, что мой мальчик под влиянием колдовства.
— Все что угодно сделаешь? — переспросила ее «ведьма», пристально глядя ей в глаза.
— Да! Жизнь отдам. Говорите. Когда и сколько?
Женщина тяжело вздохнула.
— Цена — твое смирение. Говоришь, сколько угодно заплатишь, голодать будешь… А на деле — просто отпусти. Любовь у них самая что ни на есть настоящая. А ты своим вмешательством все только портишь.
— Чепуха, — она с недоверием покачала головой.
— Говорю же, не по зубам тебе цена — смирение…
Она ушла от гадалки ни с чем. Не помогла та ей. К ее совету она и слушать не стала.
Марк и Юлия расписались тихо, без лишней помпы. Жили они скромно, снимали квартиру и ни о чем не просили. Теперь сын стал звонить ей реже. А навещал так и вовсе раз в месяц. Она злилась и черствела душой. Она даже не представляла, как стала похожа в эти минуты на свою собственную мать. А возмущало ее больше всего то, что сын нашел себе девушку с ребенком. И та, по ее мнению, просто затуманила ему рассудок. Иначе его поведение она объяснить не могла.
Время от времени она позволяла себе колкости. Цеплялась к невестке по мелочам. Пыталась открыть сыну глаза на ее, как ей казалось, истинную сущность. Все было тщетно. Он как будто окаменел в своей уверенности, что любит Юлю. Но самое страшное случилось, когда невестка сообщила им о своей беременности.
— Что вы натворили? — ахнула она, и ужас сжал ее горло. — На аборт еще не поздно?
Юля побледнела. В ее глазах мелькнула боль и разочарование.
— Как вы можете так говорить? Столько времени прошло, а вы все продолжаете стоять на своем. Больше я ноги моей здесь не будет.
Невестка, не сказав больше ни слова, ушла. Сын покачал головой, и его взгляд стал чужим и отстраненным.
— Долго я терпел, мама. Но теперь – все.
Она не поняла тогда, что значит это «все». Позвонить сыну решила на следующий день, но он не взял трубку… И так продолжалось три дня. Она не могла поверить, что они решили вычеркнуть ее из своей жизни. Съездила к их дому, но дверь так и не открылась. Не долго думая, она отправилась в полицию. Сообщила, что пропали ее сын и невестка. В глубине души она надеялась, что когда полиция выйдет на связь с Марком, ему станет стыдно. Он поймет, как она, его мать, измучилась и переживает. А там, глядишь, и невестка смягчится, попросит прощения… Но все вышло иначе. На следующий день сотрудники полиции сообщили ей, что с ее сыном все в полном порядке. Никуда он не пропадал. Просто не хочет больше общаться.
Большего унижения она не испытывала никогда.
— Этого не может быть. Я же ничего такого не сделала, чтобы со мной вот так. Неужели, и правда все кончено?
Целый месяц ее терзали сомнения и горькие мысли. А на невестку она злилась так, что при одной мысли о ней начинала сжимать кулаки. Ее возмущало и обижало, что все так повернулось. Права была та гадалка, сказав, что ей не вынести цены – цены смирения. Она наотрез отказывалась признавать свою вину.
Оправдывала себя тем, что желала сыну только добра. О своей беде она решила рассказать брату. Тот выслушал ее долгий и путаный монолог, а потом сказал:
— Знаешь, почему я в итоге перестал общаться с нашей матерью?
— Уважения к ней у тебя не было.
— Да брось ты… Она не приняла мою жену. А жена – это часть меня. Понимаешь? Я не мастер красиво говорить… Но для меня это было равносильно тому, что она отказалась принять часть моей души. Какая бы ни была моя Лара, но она – моя. Я и она – мы как одно целое. Сложно это объяснить на словах.
— Чепуха, — пробормотала она, понимая суть его слов, но не желая их принимать.
— Вот и ты сейчас делаешь то же самое. Я бы еще понял, если бы твоя невестка была какой-нибудь уголовницей или гулящей… Сама понимаешь. В таком случае ты бы защищала Марка. А тут… Чистой воды эгоизм. Не мешай сыну жить своей жизнью, как когда-то не мешали тебе.
— Ничего ты не понимаешь, — обиделась она и расплакалась.
— Зато я слышу, что ты все поняла. Стучись в его дверь, пока она не закрылась навсегда. Уверен, для тебя ее откроют. По крайней мере, если бы наша мать когда-то признала свои ошибки, все могло бы сложиться иначе.
В который раз она попыталась дозвониться до сына. Но его телефон по-прежнему не отвечал. Неужели, он сменил номер? От этой мысли на душе стало так горько, что слезы сами потекли по ее щекам.
Тогда она, собрав всю свою волю в кулак, переступила через свою гордость и набрала номер невестки. Сказать те слова, которые она произнесла, стоило ей невероятных усилий. Она не чувствовала за собой вины, а потому каждое «прости» давалось с трудом, словно она двигала тяжелый камень в гору. Но на кону стояло ее будущее, ее общение с сыном. Юля, прекрасно понимая, что свекровь лукавит и не до конца искренна, сделала вид, что все в порядке. В конце концов, это была мать ее мужа. Другой у него не будет. Да и, как говорится, худой мир лучше доброй ссоры.
С тех пор она научилась держать язык за зубами. Если ее что-то задевало или не устраивало, она просто молчала. Это было трудно, почти невозможно, но она справлялась. Брат назвал это проявлением мудрости. Но на самом деле ею двигал страх – страх остаться в старости в полном одиночестве. Это она поняла гораздо позже, когда по-настоящему сблизилась с невесткой. Как только она отпустила ситуацию, в ее жизни появилось долгожданное спокойствие… Правда, смирение действительно далось ей нелегко, оно было той самой ценой, которую когда-то назвала гадалка. Но разве она сама не говорила, что готова на все?.. И это была чистая правда. Сын с женой и детьми, видя ее искренние старания, стали чаще наведываться в ее дом. Внучки подрастали, наполняя стены квартиры звонким смехом и радостью. Она не делила их на родных и «чужих». Дети уж точно ни в чем не были виноваты. Подарки она делала одинаково щедрые для обеих. И в глазах сына она видела ту самую, давно утерянную благодарность и тепло, и это делало ее по-настоящему счастливой. Со временем она и вовсе забыла, что когда-то проводила в своем сердце черту между собой и невесткой. И это было естественно… Счастливые люди живут с добром в душе, и у них нет нужды оглядываться на прошлое. Удивительно, что эту простую истину она не могла постичь так долго…
И вот однажды, глядя на то, как закатное солнце окрашивает золотом смеющиеся лица ее внучек, а сын тихо что-то рассказывает Юле, прижавшись к ее плечу, она вдруг осознала, что ее мир, когда-то такой тесный и состоявший лишь из двоих, стал шире, светлее и прочнее. Он был сплетен не из страха и контроля, а из тихого доверия, прощения и той самой любви, которой она так боялась, — любви, что не требует доказательств и не знает условий. И в этом новом, бесконечно дорогом ей мире, нашлось место для всех.