Этап I. Последняя беременность
…Он смотрел на неё спокойно, как на служанку.
— Ты родила мне уже девятерых, — безэмоционально произнёс Адам. — Аллах щедр. Не смей перечить судьбе.
Лена в тот момент сидела на краю широкой кровати, прижимая к груди младшего сына. Ему было всего три месяца, а в животе уже тянуло — месячные так и не приходили.
— Я… я снова беременна, — прошептала она тогда.
Адам лишь кивнул:
— Хорошо. Пусть будет десятый.
Для неё это стало не радостью, а приговором.
Десятая беременность за пятнадцать лет брака. Тело ныло, кости ломило, вены на ногах вздулись так, что женщина из обслуживающего персонала тихо крестилась по-русски, увидев их.
Врачи говорили одно и то же:
— Госпожа, вам нужно остановиться. Организм истощён, есть риск для жизни.
Адам всегда делал вид, что не слышит.
— Лекарства, лучшие клиники — всё будет, — отвечал он. — Но жена должна рожать. Так было у моего отца, так будет и у меня.
После рождения десятого ребёнка Лена поняла: если она не остановится сама, её просто не станет.
Ночью, когда дворец затих, она позвала к себе русскую медсестру Ирину, работавшую в местной клинике.
— Я не выдержу ещё одну беременность, — сказала она, глядя во тьму. — Помоги мне.
Ирина долго молчала.
— Есть способ, — наконец произнесла она. — Операция. Трубы перевязывают. Но твой муж должен подписать согласие.
— Он никогда не подпишет, — горько усмехнулась Лена.
Тогда Ирина посмотрела на неё пристально:
— Или мы делаем это, когда будет угроза твоей жизни. Тогда его подписи не спросят.
Эта фраза застряла в голове Лены, как выжженный знак.
Через год, во время одиннадцатой беременности, угроза действительно возникла. Сильнейшее кровотечение, срочная операция, врачи бегают, медсёстры держат капельницы.
Адам в это время был на переговорах в другой стране.
Ирина, подписывая бумаги вместо него, тихо сказала главному врачу:
— Спасайте женщину. И сделайте то, что нужно, чтобы это не повторилось.
Так Лена стала стерильной. Она очнулась позже, уже в палате, бледная, с капельницами.
— Ты не сможешь больше иметь детей, — сказал ей врач. — Иначе бы ты просто не выжила.
Она закрыла глаза и впервые за много лет заплакала от облегчения.
Этап II. Годы тишины и учёбы
Адам был в ярости, когда узнал.
— Ты позволила им лишить меня будущих наследников! — кричал он, размахивая руками. — Ты обманула меня!
— Я чуть не умерла, — напомнила Лена. Голос был тихим, но твёрдым. — Дети остались бы сиротами.
— У меня достаточно жён, — холодно ответил он. — Но ты обязана была посоветоваться.
С того дня он почти перестал заходить в её часть дворца.
Десять детей, из которых трое уже были подростками, жили под её крылом. Слуги шептались, что господин «остыл к северной жене», зато уделяет больше внимания молодой марокканке из третьего крыла.
Лене было больно, но в этой обиде была и свобода.
Адам перестал к ней приходить — значит, больше не будет ни ночных визитов, ни страха перед очередной беременностью.
Она впервые за много лет начала думать не только о детях, но и о себе.
В дворцовой библиотеке хранились книги на английском и французском. Лена попросила старшего сына Самера помочь ей подтянуть язык, а сама занялась детьми:
— Вы будете учиться, — объявила она им. — Не только Коран. Математика, английский, русский, всё.
— Но отец говорит, что девочкам хватит и школы при мечети, — возразил Самер.
Лена посмотрела на дочерей — больших глазах, в которых было так много любопытства и так мало свободы.
— Ваш отец не против образования, — мягко сказала она. — Он против свободного времени. А мы найдём его сами.
Она наняла преподавателей — сначала тайком, потом уже не скрываясь: Адам всё равно почти не появлялся.
Дети росли умными, любознательными. Старшие сыновья уезжали учиться в Европу, дочери поступали в университеты Эмиратов.
Адам ворчал, что «слишком много свободы портит женщину», но возражать всерьёз не стал. Дети нравились ему своими успехами, особенно когда младший сын выиграл международную олимпиаду.
— Это всё ты, — как-то раз сказал ей Самер. — Ты сделала из нас людей, а не просто наследников.
Лена улыбнулась, впервые почувствовав гордость, а не только усталость.
Этап III. Шейх стареет, жена крепнет
Прошло двадцать лет.
Лена почти не узнавалась в зеркале — из хрупкой русской девочки она превратилась в статную женщину с мягкими, но твёрдыми чертами лица.
В её глазах появилась уверенность, а в осанке — спокойная власть.
Адам же заметно постарел.
Серебро на висках, излишний вес, одышка — всё это было результатом бесконечных деловых поездок, ночных застолий и нервов.
Однажды его хватил сердечный приступ.
Его положили в лучший госпиталь Дубая, рядом дежурили врачи. Из жён к нему пустили только старшую — Лёну.
Он лежал, подсоединённый к аппаратам, и впервые за много лет смотрел на неё не сверху вниз.
— Ты всё ещё здесь, — хрипло сказал он.
— Я здесь из-за детей, — ответила она спокойно. — Им нужен отец.
Он усмехнулся уголком рта:
— Им нужна твоя мать, а не их отец. Ты выросла, Лена.
— Мы оба постарели, Адам, — поправила она.
Несколько дней она сидела у его постели, читала ему новости, обсуждала бизнес. Оказалось, она знает о делах больше, чем он думал: дети делились с ней всем, что касалось семейных компаний.
— Ты следила за моими сделками? — удивился он.
— Я следила за тем, что влияет на будущее моих детей, — ответила она.
Адам долго молчал, потом сказал:
— Зря я столько лет держал тебя в тени.
Это была, возможно, первая попытка признать свою ошибку.
Лена не стала смягчаться.
— В тени дети растут кривыми, — тихо сказала она. — Хорошо, что ты вовремя приуменьшил свою роль.
Он хрипло рассмеялся.
После сердечного приступа Адам изменился. Не стал мягким или добрым — просто стал осторожнее. Чаще советовался с детьми, реже летал, а главное — начал рассматривать вопрос наследства.
В их стране действовали свои законы: большая часть имущества шла сыновьям, но кое-что он мог распределить по своему усмотрению в завещании.
— Ты не останешься ни с чем, — сказал он однажды Лене. — Дом, где ты живёшь с детьми, будет записан на тебя. И часть акций в компании.
— Я не просила, — возразила она.
— Но ты этого заслужила, — впервые за двадцать пять лет прозвучало искренне.
Этап IV. Возвращение в Самару
Двадцать пять лет прошло с тех пор, как Лена впервые переступила порог дворца.
Десять детей выросли. Старший сын женился на француженке, дочери работали архитекторами, врачами, преподавателями.
Однажды вечером, когда они все собрались за большим столом в саду, младшая дочь Нура вдруг спросила:
— Мама, а почему ты никогда не ездишь в Россию?
Лена опешила.
— Я… не знаю, — честно призналась она. — Сначала было не до того. Потом казалось, что нечего туда возвращаться.
— Но там твоя мама, — напомнил Самер.
Лена вздрогнула.
Маму она видела в последний раз в аэропорту, когда летела в новую жизнь. Потом были редкие звонки, письма. Мама всё повторяла одно и то же:
«Главное — будь живой, доченька. Всё остальное переживём».
Через несколько лет она записала короткое голосовое сообщение:
«Устала я, Ленка. Старею. Но я рада, что ты там не голодаешь. Если будет возможность — прилетай, хочется обнять».
С тех пор Лена откладывала поездку: то беременность, то ребенку плохо, то Адам против.
А потом пришло сообщение от двоюродной сестры:
«Твоя мама сильно заболела. Если хочешь её увидеть… приезжай».
Лена уткнулась лбом в окно и заплакала.
В ту ночь она впервые сама попросила Адама о личном:
— Я должна поехать в Россию.
Он долго смотрел на неё.
— Это опасно для тебя?
— Опасно — опоздать, — ответила Лена.
Он кивнул:
— Езжай. Я обеспечу охрану.
Она прилетела в Самару спустя двадцать пять лет.
Город изменился: новые торговые центры, яркие вывески, но где-то всё ещё мелькали знакомые дворы.
Мама лежала в палате районной больницы — похудевшая, седая, но глаза всё те же.
— Мамочка… — прошептала Лена, опускаясь на колени.
— Ленка моя… вернулась всё-таки, — улыбнулась мама, гладя её по волосам. — Красивая стала. Счастливая?
Лена задумалась на секунду.
— Живая, — ответила она. — И у меня десять детей.
Мама всплеснула руками:
— Десять? Ох ты ж… ну хоть не каждый год?
Лена вдруг рассмеялась.
— Почти, мам. Почти каждый.
Они разговаривали до самой ночи.
Лена рассказывала о сыновьях и дочерях, о жаре, о море, о том, как выучила арабский. Мама слушала и вздыхала:
— Главное, что ты не пропала.
Уже перед отъездом Лена спросила:
— Ты сердишься на меня, что я уехала?
Мама погладила её руку.
— Я сердилась первые пять лет, — честно сказала она. — Потом поняла: у каждого своя судьба. Я бы хотела, чтобы ты меньше страдала. Но если бы ты осталась тут, кто знает, что было бы.
Она посмотрела дочери в глаза:
— Ты хоть сейчас-то хозяйка своей жизни?
Лена задумалась.
Раньше ответ был бы «нет».
Теперь — «почти да».
— Я учусь ей быть, мам, — наконец ответила она.
Этап V. Адам и правда через 25 лет
Вернувшись из России, Лена застала Адама в кресле на террасе. Он смотрел на море, укрытый пледом.
— Как твоя мать? — спросил он.
— Слаба, но держится, — ответила она. — Радовалась, что у неё так много внуков.
Он кивнул.
— У моего отца было тридцать два ребёнка, — вдруг сказал он. — Но когда он умер, у его могилы стояли только трое. Остальные разъехались, поссорились, забыли.
Он перевёл взгляд на Лёну.
— У меня десять. И почти все звонят каждую неделю. Это твоя заслуга, не моя.
Она промолчала.
— Я думал, — продолжил он, — что счастье мужчины — много жён и много наследников. Но теперь понимаю: дело не в количестве. Дело в том, кто останется рядом, когда ты уже не можешь подписывать бумаги.
Он сделал паузу.
— Ты останешься?
Лена посмотрела на его руки — некогда сильные, теперь с дрожью.
Она вспомнила ночи, когда молилась, чтобы он не пришёл. Боль в спине, страх перед очередными родами, одиночество в огромном дворце.
Но вспомнила и то, как он всё-таки позволил детям учиться, дал ей дом, отправил к матери, признал, пусть косвенно, свою неправоту.
— Я останусь ради детей, — честно сказала она. — Они любят тебя.
— А ты?
Она неожиданно улыбнулась.
— А я люблю себя. Наконец-то.
Адам тихо рассмеялся, потом закашлялся:
— Это хорошо. Я слишком поздно понял, что женщина, которая любит себя, не сломается, даже если ты пытаешься сделать из неё машину по производству наследников.
Он протянул ей лист бумаги.
— Это копия моего нового завещания.
Лена пробежала глазами текст.
Помимо стандартного раздела имущества между детьми, там была особая строка:
«Елене бинт Фатима, моей первой жене, я оставляю дом у моря, часть доходов от бизнеса и право распоряжаться ими по своему усмотрению.
Это не плата за рождение детей. Это признание за ней статуса той, кто вырастил мне настоящую семью».
— Почему ты показываешь это мне? — спросила она.
— Потому что через двадцать пять лет после нашей свадьбы я наконец научился спрашивать твоё мнение, — ответил он. — Ты согласна принять?
Лена опустила взгляд на бумагу.
Всё её прошлое — страх, боль, бессонные ночи, радость от детских первых шагов — стояло между строк.
— Я согласна, — сказала она. — Но с одним условием.
— С каким?
— После твоей смерти дом оформляется не только на меня, но и на дочерей. Они имеют такое же право на свободу, как и сыновья.
Адам долго молчал, затем кивнул:
— Пусть будет так.
Эпилог. «Будешь рожать каждый год»
Через три года Адама не стало.
Похороны были пышными, как и полагается человеку такого статуса.
У его могилы стояли почти все десять детей — сыновья и дочери. Старший держал за руку маленького сына, внука Лены.
После похорон семья собралась в доме у моря.
Лена сидела на террасе, пьянуя чай. На коленях у неё дремала внучка — светловолосая, с русскими чертами лица.
— Мама, — подошла Нура, — адвокат принёс окончательное завещание. Всё так, как вы с отцом решили. Дом — наш.
Лена улыбнулась.
— Значит, у вас будет место, куда можно всегда вернуться.
— А ты? — спросил Самер. — Ты будешь жить здесь или поедешь к бабушке в Россию?
— Бабушки уже нет, — мягко напомнила Лена. — Но там наша родня. И я хочу, чтобы вы знали и эту часть своей семьи.
Она посмотрела на море.
— Я буду жить на две страны. Здесь — вы, там — память.
Дети переглянулись.
— Мы будем летать с тобой, — сказал младший. — У нас же теперь два дома, как минимум.
Лена рассмеялась.
Вечером, когда все разошлись по комнатам, она вышла в сад одна. Небо было усыпано звёздами, воздух тёплый, чуть солёный.
Она вспомнила свой первый вечер во дворце, двадцатилетнюю девочку из Самары, которая дрожащими руками снимала фату и слышала холодный голос:
«Будешь рожать каждый год».
— Я выжила, — сказала та девочка нынешней женщине.
— Ты не просто выжила, — ответила себе Лена шёпотом. — Ты вырастила десять хороших людей. Ты научилась говорить «нет». Ты научилась любить себя.
Она глубоко вдохнула.
— И больше никто никогда не будет решать за меня, сколько и когда мне рожать.
Где-то в доме заплакал малыш. Лена улыбнулась и пошла внутрь — не как забитая жена шейха, а как хозяйка дома, мать большой семьи и женщина, которая спустя двадцать пять лет, наконец, стала свободной.