Композиция цветов была поистине царственной — невероятно пышные, сливочного оттенка бутоны, аккуратно перехваченные широкой лентой из шелковистого материала. София держала его с величайшей осторожностью, опасаясь повредить хрупкие лепестки, и с замирающим сердцем вглядывалась в матовые стеклянные двери родильного отделения. В груди стучало от счастливого нетерпения, такого же сильного, как в памятный день ее собственного бракосочетания.
Совсем скоро. Совсем чуть-чуть — и она сможет обнять ее. Лизу. Ее самую близкую подругу. И — его. То самое маленькое чудо, появления которого они ждали, казалось, целую вечность.
Пять долгих лет. Пять мучительных лет, наполненных Лизиными слезами, разбитыми мечтами, бесконечными консультациями у специалистов, дорогостоящими попытками ЭКО, которые раз за разом заканчивались ничем. София прошла через каждое испытание бок о бок со своей подругой. Крепко держала ее за руку после очередного горького разочарования. Поддерживала. Вселяла надежду. Порой — почти что заставляла верить в лучшее, когда у самой Лизы уже не оставалось сил. Моя подруга смогла забеременеть после долгих пяти лет безуспешных попыток. Когда Лиза позвонила ей три месяца тому назад, рыдая прямо в телефонную трубку: «Софочка! У нас все получилось! Две полоски!», София сама расплакалась от переполнявших ее чувств. Искренне. Без малейшей тени зависти, хотя у нее самой детей пока не было — они с Дмитрием, супругом, договорились «пожить для себя» еще некоторое время.
Она радовалась за Лизу так, словно это счастье коснулось ее самой. Я искренне делила ее радость… Помогала выбирать детскую коляску, колыбельку, крошечные забавные носочки. Выслушивала ее бесконечные рассказы о приступах тошноты, о первых шевелениях, о тревогах и опасениях. Она была рядом. Как и всегда, на протяжении последних двадцати пяти лет их неразрывной дружбы.
Их дружба с Лизой была настоящей константой. Тем незыблемым фундаментом, на котором зиждился весь ее, Софиин, мир. Они знали друг о друге абсолютно все. Делились самыми сокровенными тайнами, радостями и печалями. Лиза была свидетельницей на ее свадьбе с Дмитрием. А Дмитрий… Дмитрий стал для Лизы почти что родным братом. Он тоже всячески поддерживал ее все эти непростые годы. Отвозил в клиники, когда ее собственный муж, вечно занятый водитель-дальнобойщик, находился в рейсах. Успокаивал. Говорил ободряющие слова: «Лизонька, мы обязательно прорвемся!». Они были… настоящей семьей. Не по крови, но по духу, по выбору сердца.
Дверь отделения наконец распахнулась. На пороге появилась медсестра с доброй, но уставшей улыбкой.
— Орлова? Можете проходить. Вам в палату номер семь. Только, пожалуйста, ненадолго, наша мамочка очень нуждается в отдыхе.
София почти что побежала по гулкому, пропитанному запахом антисептиков коридору. Палата номер семь. Сердце колотилось так громко, что его стук отдавался в висках.
Она бережно приоткрыла дверь.
Лиза лежала на больничной койке, бледная, утомленная, но… невероятно сияющая. Той особой, неземной улыбкой, которая появляется только у женщин, только что познавших радость материнства. Рядом, в прозрачном пластиковом контейнере, покоился маленький сверток в нежно-голубом одеяльце.
— Лизонька! — прошептала София, боясь нарушить царящую вокруг благоговейную тишину. — Родная моя! Я так за тебя рада!
— Софочка… — Лиза с трудом протянула к ней руку. — Ты пришла… А я так ждала твоего прихода…
Они нежно обнялись. Осторожно, чтобы по неосторожности не потревожить сон малыша. По щекам обеих катились беззвучные слезы. Слезы безграничного счастья. И долгожданного облегчения.
— Ну, показывай же мне своего богатыря! — София аккуратно отстранилась, с горячим любопытством заглядывая в сторону контейнера. — Какое имя вы для него выбрали?
— Егорушка… Егорушка Дмитриевич, — Лиза улыбнулась еще шире, и в ее глазах вспыхнули веселые искорки.
София склонилась над мирно спящим младенцем. Крошечное, еще сморщенное личико. Легкий пушок темных волосиков на головке. Крепко сжатые крохотные кулачки. Самое настоящее чудо. Абсолютное и несомненное. Она смотрела на него с бесконечной нежностью, с умилением. И вдруг…
Что-то… что-то неуловимо знакомое в чертах этого маленького личика заставило ее замереть на месте. Показалось? Игра света и тени? Банальная усталость после долгого дня?
Она присмотрелась пристальнее, всматриваясь в каждую деталь. Разрез глаз… Форма чуть припухших век… Очертания миниатюрного подбородка… И эта… эта едва заметная ямочка на левой щечке, которая проступала всякий раз, когда малыш во сне чуть шевелил губками.
Холод. Ледяной, парализующий холод начал медленно подниматься откуда-то из самых глубин ее существа. Дыхание перехватило, в груди все сжалось. …пока она не разглядела — ее новорожденный сын был до жути похож на моего супруга.
Нет. Это не было просто «похоже». Он был похож… до мурашек. До тошнотворного ощущения в подложечке. Это был… его уменьшенная копия. Ее собственный муж.
София резко отпрянула от контейнера, словно обожглась. Сердце бешено колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. В ушах стоял оглушительный, нарастающий гул.
— Соф? Что с тобой? Ты вдруг вся побелела? — Лиза смотрела на нее с неподдельным беспокойством. — Присядь, пожалуйста, ты выглядишь нехорошо.
Присесть? Она в любой момент могла просто рухнуть на пол.
— Я… я… мне не хватает воздуха, — с трудом выговорила она, неуклюже пятясь по направлению к двери. — Мне… нужно выйти на минутку.
Она буквально выпорхнула в коридор. Прислонилась спиной к прохладной кафельной стене. Воздуха и вправду не хватало, в глазах темнело, плыли разноцветные круги.
Этого не может быть. Это кажется. Накопившаяся усталость. Расшатанные нервы. Все новорожденные в чем-то похожи друг на друга. Дмитрий же будет крестным. Она просто… сама себя накручивает.
Но… эта ямочка. Эта уникальная, фамильная ямочка на щеке, которая была у Дмитрия, у его отца… И теперь — у этого ребенка.
Мысли метались, словно перепуганные птицы в клетке. Лиза. Дмитрий. Их «тесная дружба». Его «всесторонняя поддержка». Его совместные поездки с ней по медицинским учреждениям, пока ее собственный муж был в очередном рейсе. Его участившиеся в последние месяцы «задержки на рабочем месте». Его… изменившийся, какой-то новый взгляд, когда он смотрел на Лизу?
Нет! Нет! Нет! Это грязно. Это чудовищно. Это… попросту невозможно. Ведь они… самые близкие ей люди!
Но сомнение, страшное, разъедающее душу, уже проникло внутрь. Оно расползалось, подобно чернильному пятну, отравляя все вокруг — искреннюю радость за подругу, светлую любовь к мужу, веру в людей как таковых.
Она стояла, прижавшись к холодной больничной стене, и ее мир, такой понятный, такой надежный и устойчивый еще каких-то десять минут назад, — он трещал по всем швам и рушился на глазах.
Воздух в больничном коридоре был тяжелым и спертым, пахло лекарственными средствами и резким запахом хлорки. София стояла, прислонившись лбом к прохладной кафельной плитке, и изо всех сил пыталась ровно дышать. Глубоко. Медленно. Так, как ее учили на занятиях по йоге — чтобы успокоить разум, вернуть себе чувство контроля. Но разум отказывался успокаиваться. Он лихорадочно металась, подкидывая одну ужасную картинку за другой: Дмитрий и Лиза. Вместе. Их тайные встречи. Их продуманная ложь.
«Бред, — настойчиво твердил внутренний голос. — Это просто шоковое состояние. Накопившаяся усталость. Тебе просто показалось, ничего больше».
Но другой голос, холодный и безжалостный, нашептывал: «А ямочка? А этот разрез глаз? А то, как Дмитрий смотрел на Лизу в последнее время? С этой… непривычной, странной нежностью?».
Нужно было возвращаться. Нельзя же стоять здесь вечность. Лиза ждет. Она уже заметила ее бледность, ее испуг. Что она сейчас подумает?
Собрав в кулак всю свою волю, София оттолкнулась от стены. Сделала несколько неуверенных шагов по направлению к палате номер семь. Рука, потянувшаяся к дверной ручке, предательски дрожала.
Она вошла. Тихо. Напряженная, натянутая улыбка сама приклеилась к ее лицу — защитная маска, выработанная долгими годами жизни в обществе.
— Прости, Лиз… Что-то голова закружилась. У вас здесь очень душно.
Лиза смотрела на нее с беспокойством, но, похоже, поверила. Усталость и эйфория после перенесенных родов заметно притупляли ее обычную проницательность.
— Ты присядь, Соф. Выпей немного воды. Ты, наверное, слишком переволновалась за меня.
София опустилась на краешек стула рядом с больничной койкой. Взгляд помимо ее воли снова метнулся в сторону прозрачного контейнера. Малыш по-прежнему спал безмятежным сном, не подозревая о буре эмоций, бушующих в душе женщины, склонившейся над ним. София заставила себя смотреть. Искать… хоть какое-то опровержение. «Ну вот же, посмотри, носик совсем другой формы! И губки… Совсем не такие, как у Дмитрия!».
Но чем дольше она вглядывалась, тем сильнее становилось это жуткое, леденящее душу узнавание. Каждая черточка, каждая крошечная складочка казалась ей… до боли знакомой. Родной.
— Он такой красивый… — прошептала она, сама не узнавая свой собственный голос.
— Правда?.. — Лиза просияла еще сильнее. — Знаешь, когда его только положили мне на живот… я посмотрела на него и сразу подумала… он так сильно похож на Дмитрия! Ну разве не удивительное совпадение? Крестный… а такая поразительная схожесть!
Удар. Прямо в самое сердце. Она сама это произнесла. Так легко. Так счастливо. Не видя в этом ничего… предосудительного? Или… это была тонкая, продуманная проверка? Замаскированное признание?
София вцепилась пальцами в ремешок своей сумочки, лежавшей на коленях. Нужно было сохранять внешнее спокойствие. Задавать вопросы. Очень осторожно.
— А… твой муж когда планирует приехать? Артем? Он же был в рейсе, успел вернуться?
— К сожалению, нет, — Лиза тихо вздохнула. — Не успел. Застрял где-то под Воронежем, у него серьезные проблемы с фурой. Представляешь? Как же обидно! Роды начались значительно раньше положенного срока… Он, конечно, очень переживает, рвется сюда. Обещал быть завтра к вечеру. Хорошо, что Дмитрий был рядом…
Дмитрий. Снова Дмитрий.
— Да… Дмитрий — настоящий молодец, — София заставила себя изобразить на лице легкую улыбку. — Он… это он привез тебя сюда?
— Конечно, он! Представляешь, воды отошли глубокой ночью, Артем вне зоны доступа, я в полной панике… Кому звонить? Естественно, Дмитрию! Он примчался буквально за пятнадцать минут. Помог собрать необходимые вещи. Сидел со мной в приемном покое, пока наконец не дозвонился Артему… Золотой человек, а не просто друг! И какой крестный!
«Золотой человек». София почувствовала, как к горлу подкатывает тошнотворный ком. Ее муж. Глубокой ночью. Мчится к ее лучшей подруге. Собирает ей вещи для роддома. Сидит с ней…
— Он… он звонил тебе сегодня? — вопрос вырвался сам собой, прозвучав слишком резко и несвоевременно.
— Звонил, само собой! — Лиза, казалось, не заметила странности в ее тоне. — Очень переживает! Сказал, что сразу после работы примчится сюда. Как только закончится важное совещание. Сказал… сказал, что Егорушка — вылитый он сам в детстве. Так, шутя, заметил…
Он шутит? Или…
В этот самый момент в кармане ее пальто настойчиво завибрировал мобильный телефон. София достала его. На экране горело имя: «Дмитрий».
Руки дрожали так сильно, что она с трудом смогла нажать на кнопку принятия вызова.
— Да, дорогой.
— Софочка, привет! Ну как, ты уже у Лизы? Как она? Как чувствует себя малыш? — голос супруга звучал бодро, даже радостно. Слишком радостно?
— Да… Мы здесь. Все в полном порядке. Она отдыхает. Мальчик… пока спит.
— Спит? Как жаль. Так хотелось услышать его первый голосок. Ладно, я тут немного задержался, буду минут через тридцать-сорок. Может, купить что-нибудь? Фрукты? Воду?
— Не нужно, Дмитрий. Здесь всего достаточно, — ее собственный голос прозвучал глухо и отрешенно.
— Ну, как знаешь. Скоро буду. Целую! Люблю тебя!
«Люблю тебя». Эти слова, которые всегда согревали ее изнутри, теперь прозвучали фальшиво и неестественно. Как заученная реплика актера в низкобюджетной театральной постановке.
— До свидания, — София нажала кнопку отбоя.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Лизой. Та смотрела на нее с какой-то странной, напряженной улыбкой.
— Ты чего такая… серьезная? — тихо спросила Лиза. — Дмитрий тебя чем-то расстроил?
— Нет, — София покачала головой. — Просто… я, наверное, просто очень устала.
Нужно было уходить. Немедленно. Она больше не могла находиться здесь, в этой палате, наполненной запахами молока, счастья и… возможно, лжи? Каждое произнесенное слово, каждый брошенный взгляд казались ей теперь двусмысленными, полными скрытого подтекста. Она начинала задыхаться.
— Лиз, я, пожалуй, пойду, — она поднялась со стула, стараясь не смотреть в сторону контейнера. — Тебе нужен полноценный отдых. Я позвоню тебе завтра.
— Ты уже уходишь? — на лице Лизы отразилось неподдельное огорчение. — А Дмитрия не подождешь? Он же скоро должен приехать…
— Не могу, Лиз. Неотложные дела. Да и… голова снова начала сильно болеть.
— Ну, хорошо, — Лиза снова вздохнула. — Спасибо, что пришла, Софочка. Ты… моя самая лучшая подруга.
«Самая лучшая подруга». Эти слова ранили ее, словно отточенный нож.
София наклонилась, механически обняла Лизу. Быстро, почти что формально. И вышла из палаты, не оборачиваясь.
Она почти бежала по длинному коридору, потом — вниз по лестнице, игнорируя лифт. На улицу. На свежий воздух.
Дождь, моросивший с утра, уже прекратился. Город дышал влажной прохладой и выхлопными газами. София замерла у главного входа в больницу, жадно вдыхая холодный, промозглый воздух.
Подозрение больше не было просто подозрением. Оно превратилось в уверенность. Страшную, уродливую, но почти что стопроцентную. Слова Лизы. Слова Дмитрия. И главное — этот крошечный мальчик, мирно спящий в своем контейнере. Сын ее подруги. И… ее собственного мужа?
Ее мир не просто треснул. Он раскололся на две неравные части. И теперь она стояла на самом краю этой бездны, совсем одна, не представляя, как жить дальше.
Улица встретила Софию привычным гулом городского трафика и порывистым ветром, который бил в лицо, но не мог охладить разгоравшегося внутри пожара. Ноги несли ее сами, автоматически лавируя в вечернем потоке спешащих прохожих, но сознание оставалось там, в больничной палате, перед прозрачным контейнером. Образ спящего младенца — и эта преследующая, проклятая ямочка на его щеке — стоял перед глазами неотступно, словно окончательный приговор.
Она шла, не разбирая дороги, уставившись в мокрый, поблескивающий под фонарями асфальт. Большой город вокруг жил своей кипучей, безостановочной жизнью — люди спешили по своим делам, сигналили автомобили, ярко горели витрины магазинов. Но для Софии этот знакомый до боли мир стал вдруг абсолютно чужим, плоским, словно декорацией, за кулисами которой разворачивалась ее собственная, уродливая и непоправимая драма.
Каждый встречный мужчина с темными волосами казался ей похожим на Дмитрия. Каждая стройная блондинка — на Лизу. Паранойя? Или запоздалое, горькое прозрение?
Мысли бились в ее голове, словно пойманные в западень птицы. Лиза. Дмитрий. Егорушка Дмитриевич. «Так сильно похож на Дмитрия!». «Вылитый он сам в детстве!». Слова, еще час назад казавшиеся ей невинными и милыми, теперь обрели зловещий, чудовищный смысл. Это была не просто «похожесть». Это было… живое доказательство?
Как они могли так поступить? Оба. Самые близкие. Самые родные люди. Человек, которому она доверяла свою жизнь без остатка, и женщина, которой она доверяла все тайны своей души. За ее спиной. Все эти годы? Или только последние месяцы? Как долго длилась эта ужасная ложь?
В памяти всплывали его участившиеся «задержки на рабочем месте». Ее «девичники», на которые он, Дмитрий, иногда «забегал на минутку, просто поздороваться». Их общие, полные какого-то скрытого подтекста шутки, которые теперь казались ей откровенно двусмысленными. Его рука, «случайно» задерживавшаяся на Лизином плече чуть дольше необходимого на ее последнем дне рождения.
Она была слепой. Не просто слепой — полной, наивной дурочкой. Доверчивой, невидящей очевидного дурочкой, которая не замечала того, что, возможно, было ясно как день всем окружающим?
До собственного дома она добралась как в тяжелом, кошмарном тумане. Знакомый подъезд, тихо жужжащий лифт, родная, знакомая до последней щербинки дверь квартиры — все казалось ей чужим, враждебным, изменившимся. Ключ дрожал в ее руке, ни с первого, ни со второго раза не попадая в замочную скважину.
Квартира встретила ее звенящей, гнетущей тишиной. И знакомым запахом… Дмитрия. Его любимый одеколон, его присутствие. Этот аромат, который всегда успокаивал и дарил чувство защищенности, теперь вызывал лишь приступ тошноты.
София медленно прошла в гостиную. Их общая, такая счастливая свадебная фотография на каминной полке — улыбающиеся, полные надежд. Ложь. Все было сплошной, отвратительной ложью? С самого первого дня?
Она опустилась в ближайшее кресло. Сил не было даже снять с себя пальто. Нужно было что-то делать. Думать. Строить планы. Но голова была абсолютно пустой. Внутри — лишь пульсирующая, глухая боль и всепоглощающий холод.
Он скоро должен приехать. Он обещал. «Минут через тридцать-сорок». Что она сможет ему сказать? Как посмотрит ему в глаза?
Высказать все свои обвинения? Прямо сейчас, с порога? Бросить ему в лицо свое страшное, уничтожающее подозрение?
«Дмитрий, этот ребенок… он твой?».
А вдруг… вдруг она ошибается? Вдруг это просто игра ее больного воображения? Если он рассмеется ей в лицо, назовет ее сумасшедшей, неврастеничкой? Она разрушит все — и свой брак, и многолетнюю дружбу — из-за простой, ничем не подтвержденной догадки?
Но молчать? Делать вид, что ничего не произошло? Жить дальше с этим разъедающим душу червем сомнения внутри? Смотреть, как он будет с нежностью нянчить этого ребенка? Как Лиза будет смотреть на нее своими «чистыми», «честными» глазами? Нет. Это было выше ее сил.
Нужны были доказательства. Неопровержимые. Но какие? Где их взять? Анализ ДНК? Но как его организовать? Это казалось чем-то из области дешевых, мелодраматичных сериалов.
А может… может, стоит просто поговорить? Без громких обвинений. А… просто наблюдая? Задать ему несколько наводящих вопросов? Внимательно проследить за его реакцией?
Телефон снова завибрировал в кармане. «Дмитрий».
Сердце упало куда-то в пятки. Он уже приехал? Или звонит, чтобы сказать, что снова задерживается?
— Да, — ее голос прозвучал на удивление ровно и холодно.
— Софочка, я уже внизу. Поднимаюсь. Как ты себя чувствуешь? Голова прошла?
— Прошла, — коротко ответила она.
Щелчок замка в подъездной двери. Привычные, хорошо знакомые шаги на лестничной площадке. Его шаги. Она узнавала их из тысячи.
Нужно было принимать решение. Сейчас. Прямо в эту секунду.
Она поднялась. Подошла к зеркалу в прихожей. Внимательно посмотрела на свое отражение. Бледное, осунувшееся лицо. Темные, глубокие круги под глазами. Но взгляд… Взгляд был твердым и решительным.
Она наконец поняла, что должна ему сказать.
Ключ повернулся в замке. В квартиру вошел Дмитрий. С большим букетом цветов — ее любимых белых фрезий. С сияющей, счастливой улыбкой на лице. Той самой, открытой, любящей улыбкой, которой она верила все эти годы.
— Привет, родная! Я… — он резко остановился, увидев ее лицо. Улыбка медленно сползла с его губ, уступив место растерянности. — София? Что случилось? Ты… ты выглядишь просто ужасно.
Он сделал шаг к ней, чтобы обнять. Она инстинктивно отступила назад. Жест был почти незаметным, но он… он его уловил. Замер на месте. Цветы в его руке безвольно поникли.
— Что… что происходит? — тихо, с явным напряжением спросил он.
Она смотрела ему прямо в глаза. Долго и пристально. Пытаясь прочесть в них правду. Но видела лишь одно — растерянность? Или все же страх?
— Я была у Лизы, — проговорила она. Голос не дрогнул. — Видела ее малыша.
— Да? Ну и как он? — он попытался снова улыбнуться. Но улыбка вышла кривой, фальшивой. Слишком фальшивой. — Здоровенький? Красивый мальчик?
— Очень, — кивнула она. — Знаешь, Дмитрий… Он невероятно похож.
— На кого? На Артема? — он отреагировал слишком быстро, почти выпалил.
— Нет, — она медленно покачала головой. — Не на Артема. Он похож… на тебя. Вылитый.
Пауза. Всего секундная. Но в эту короткую секунду София увидела все, что ей было нужно. Быструю, как молния, тень, мелькнувшую в глубине его глаз. Едва заметное движение кадыка. То, как его пальцы инстинктивно сжали стебли цветов, сминая хрупкие, нежные лепестки.
Он знал. Он все прекрасно знал.
— Что?.. — он попытался рассмеяться. Сдавленно, нервно. — София, что ты несешь? Ну… крестный… бывает такое совпадение…
— Бывает? — она сделала еще один шаг назад, вглубь прихожей. — А ямочка на щеке, Дмитрий? Такая же, как у тебя? Как у твоего отца? Это тоже просто «совпадение»?
Он молчал. Смотрел на нее. И в его глазах больше не было растерянности. Был лишь… животный, неподдельный страх. И… тяжелое, давящее чувство загнанности в угол.
— София… — начал он. Голос сорвался, стал хриплым. — Послушай меня, пожалуйста… Все… все было совсем не так…
— Как «не так», Дмитрий? — она почувствовала, как изнутри поднимается огромная, сокрушительная волна. Не слез. Холодной, всепоглощающей ярости. — Как «не так»?! Ты был с моей лучшей подругой?! Ты все это время лгал мне?! Ты… ты отец ее ребенка?! Отвечай же мне!
Он молчал. Он просто стоял посреди их общей прихожей, опустив голову, с этим нелепым, помятым букетом в руках. Его молчание было… самым страшным и самым окончательным ответом из всех возможных.
Прошло несколько долгих, тягучих месяцев. Боль от предательства не ушла полностью — она превратилась в тихую, ноющую повседневность, с которой приходилось жить. Но однажды утром, разбирая старые фотографии перед предстоящим переездом, София нашла снимок, сделанный много лет назад. На нем были они с Лизой — совсем юные, с распахнутыми от счастья глазами, обнявшись, стояли на берегу моря. Они были полны надежд и веры в будущее.
В тот миг ее сердце не сжалось от боли. Вместо этого ее наполнило странное, светлое спокойствие. Она поняла, что та девушка с фотографии — это она, но это уже и не она. Та жизнь, та дружба, та любовь — все это было настоящим, искренним. И это никто не мог у нее отнять. Никто не мог обесценить те светлые моменты, что были пережиты.
Она не простила их. Прощение — это не обязанность, это личный выбор, на который у нее не было сил. Но она отпустила. Отпустила боль, гнев и желание мести. Она просто закрыла альбом, упаковала его в картонную коробку и вышла на балкон.
На улице начинался новый день. Воздух был чист и свеж после ночного дождя. София вдохнула его полной грудью. Впереди была неизвестность, новая, еще не написанная глава ее жизни. И впервые за долгое время она почувствовала не страх, а тихое, робкое любопытство. Она выжила. Она устояла. И теперь, глядя на просыпающийся город, окрашенный первыми лучами солнца, она знала — ее душа, хоть и израненная, осталась живой. А значит, впереди обязательно будет место для нового счастья. Того, что будет принадлежать только ей, без теней прошлого.