Лилия смотрела в окно, за которым медленно гасли краски осеннего дня. За спиной у неё остался ещё один длинный и безрадостный день в магазине «Военторг», пахнущий новой кожей ремней и горьковатым ароматом гуталина. Ей шёл тридцать первый год, и каждый из этих лет тянулся бесконечной вереницей одинаковых дней, сливающихся в одно сплошное, серое пятно одиночества.
Молодость, та самая, что обещала бури страстей и море любви, тихо и незаметно утекала сквозь пальцы, как песок в старой клепсидре. Её подруги, те, что выскочили замуж едва ли не со школьной скамьи, уже успели не только пожить для себя, но и развестись, обретя новый, горький опыт. А Лилия всё ждала. Ждала своего принца, своего единственного, того, кто увидит не просто скромную, замкнутую продавщицу, а её огромный, нерастраченный мир нежности, готовый излиться на того, кто окажется достоин.
Каждый день мимо её прилавка проходили они — счастливые, сияющие офицерские жёны, пришедшие под ручку со своими бравыми, подтянутыми мужьями. Лилия с тоской наблюдала, как мужья нежно поправляют прядь волос на щеке жён, как шепчут им что-то на ухо, от чего те заливаются счастливым, румяным смехом. Она ловила себя на мысли, что её рука сама тянется к собственному плечу, чтобы ощутить призрачное прикосновение мужской ладони, которого не было и, казалось, уже никогда не будет.
Вечерами она возвращалась в свою маленькую квартирку на втором этаже старого, ветхого барака. Тишина там была настолько громкой, что звенела в ушах. Она заваривала чай, закутывалась в плед и до самого позднего вечера читала. Читала взахлёб романы о чужой, яркой любви, о страстях, о трагедиях, о всё преодолевающем чувстве. Она плакала над страданиями вымышленных героинь, потому что свои собственные слёзы были слишком горькими и реальными, чтобы проливать их над книгой.
И вот однажды, возвращаясь с работы по уже совсем тёмным улицам, прижав ворот пальто к горлу, она увидела его. Листок бумаги, пришпиленный ржавым гвоздём к старому, покосившемуся забору. На нем были выведены угловатые, крупные буквы: «ГАДАЮ». А ниже, помельче, но столь же размашисто, — номер телефона.
Сердце Лилии ёкнуло. Что-то древнее, иррациональное, шевельнулось в её душе. Рука сама потянулась к телефону в сумочке. Пальцы, почти не слушаясь её, набрали роковую комбинацию цифр.
Трубку сняли практически сразу. Голос на том конце провода был низким, бархатным, обволакивающим, словно тёплый мёд.
— Я слушаю вас, — произнёс тот голос, и Лилия почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
— Здравствуйте… я по объявлению… — залепетала она. — Вы… гадаете?
— Я не гадаю, деточка, — голос стал ещё слаще и проникновеннее. — Я вижу. Вижу прошлое и будущее. Вижу судьбы. Вижу, что мешает человеку быть счастливым. Приходи, милая. Убедись сама. За один только разговор я денег не беру.
И Лилия пошла. На следующий день после работы она стояла у указанного адреса, перед тёмным подъездом старой пятиэтажки. Она уже почти собралась с духом, чтобы войти, как из подъезда вышли две женщины. Одна из них, с заплаканным, но сияющим лицом, говорила другой, захлёбываясь от восторга:
— Представляешь! Всего три сеанса! И он вернулся! Плачет, прощения просит! Спасибо тебе, Ниночка, родная!
Сердце Лилии забилось чаще. Это был знак. Самый настоящий знак судьбы! Она глубоко вздохнула и решительно шагнула в подъезд. Дверь в квартиру на первом этаже была приоткрыта, но Лилия всё равно постучала, чувствуя, как дрожат её колени.
— Входите, — тот самый бархатный голос прозвучал уже в реальности, и он был ещё могущественнее, чем по телефону.
Лилия вошла. В комнате, густо заставленной всяческой мистической атрибутикой, за столом сидела женщина. Возраст её определить было невозможно — то ли сорок, то ли все шестьдесят. На столе искрился и переливался таинственным светом магический шар, рядом стояли православные иконы в богатых окладах, горели толстые восковые свечи, наполняя воздух сладковатым запахом. Женщина — видимо, та самая Нина — что-то intently писала в толстой, потрёпанной тетради.
— Я бы хотела… погадать, — робко, почти шёпотом, произнесла Лилия, опускаясь на стул напротив.
Женщина медленно подняла на неё глаза. Глаза были тёмными, бездонными, пронизывающими насквозь.
— Таким, как ты, девонька, — протянула она, и в её голосе прозвучала какая-то почти театральная грусть, — да и гадать-то нечего. И так всё как на ладони. Яснее ясного.
Лилия замерла, боясь пошевелиться.
— На тебе венец, милая. Венец безбрачия. Тяжкий, старый. Родовое проклятие, должно быть.
Лилию будто обдали ледяной водой. Всё внутри сжалось от холода и страха.
— И… что же делать? — выдохнула она, чувствуя, как слёзы подступают к горлу.
— Работать! — властно сказала гадалка, ударив ладонью по столу. — Работать, девонька моя несчастная! Снимать его! Или так и протянешь свои век в горьких девицах, и в землю ляжешь, никем не любимой, не оплаканной.
— А… сколько стоит… его снять? — несмело спросила Лилия, уже мысленно перебирая свои скромные сбережения.
Тут ясновидящая впервые за всё время внимательно, оценивающе посмотрела на Лилию. Взгляд её скользнул по неброской, но качественной сумке, по добротному пальто. Словно она взвешивала на невидимых весах, сколько с этой тихой, отчаявшейся души можно будет взять.
— Червонец за сеанс, — наконец, изрекла она. — Сеансов может понадобиться от трёх до пяти. Меньше — не бывает. Сильный венец.
У Лилии как раз были отложены деньги на отпуск. Она так мечтала поехать летом к морю, постоять босиком на тёплом песке, послушать шум прибоя… Но мысль о том, что придётся делать это одной, снова одной смотреть на влюблённые пары, была невыносима.
— Хорошо, — тихо, но твёрдо сказала она. — Давайте работать.
Гадалка довольно кивнула. Она достала с полки огромный, в кожаном переплёте фолиант, длинными, костлявыми пальцами с ярким маникюром выбрала закладку и торжественно открыла книгу на нужной странице.
— Встань сюда! В круг! — властно указала она на центр комнаты, где на полу лежал ковёр с витиеватым круговым узором.
Лилия послушно встала в центр круга, чувствуя себя нелепо и странно.
— Закрой глаза и повторяй за мной! Слово в слово! — повелела Нина.
Комнату тут же наполнил едкий, горьковатый запах палёных трав. Гадалка энергично, почти яростно принялась обмахивать Лилию тлеющим травяным веником, одновременно нараспев читая странный, полный устаревших слов заговор. Лилия, кашляя от едкого дыма, старательно повторяла за ней каждое слово. Ей было дико любопытно, что же именно делает эта женщина, но как только она пыталась приоткрыть глаза, тотчас же зажмуривалась снова — глаза невыносимо слезились.
— Слово моё крепко! — наконец, с силой, почти выкрикнула Лилия, повторяя последнюю фразу.
— Ну вот, — гадалка сразу сникла, будто из неё выпустили всю энергию. — Теперь жди. Жди в жизни перемен самых что ни на есть крутых! Придёшь через три дня. Будет сильная луна, будем закреплять. А теперь иди, я устала.
На следующий же день Лилия почувствовала необъяснимый прилив уверенности в себе. Она держалась прямее, улыбалась чаще. И вдруг она обратила внимание, что покупатели в её отдел заходят в основном мужского пола. И ведут себя иначе. Не как обычно, смотрят сквозь неё, торопливо забирая покупки, а напротив, задерживаются, задают вопросы, просят совета: какую ручку лучше выбрать, какая плотность бумаги у этого альбома, удобно ли в этих перчатках водить машину.
Один покупатель, немолодой уже полковник, даже сделал ей комплимент, глядя прямо в глаза: «Какие у нас интересные, симпатичные продавщицы в военторге, оказывается»! Лилия вся порозовела, ей было до жути приятно и немного страшно от этого внезапного внимания.
Через три дня она снова стояла перед дверью гадалки Нины. Та проделала почти тот же ритуал: круг, заклинания, едкий дым тлеющих трав. А после стала лить на Лилию из маленького тёмного пузырька какую-то густую, приторно-пахучую жидкость. И Лилия почувствовала, как внутри у неё просыпается что-то сильное, тёмное и озорное. Какая-то новая, незнакомая ей сила.
Прошла ещё неделя. И в её постели оказался мужчина. Их знакомство было мимолётным, в кафе. Он был удивлён её девственностью, и, как ей показалось, удивлён неприятно. Она буквально прочла его мысли, проскользнувшие в его взгляде: «Лежалый товар. Странно, выглядела опытной…». Ей стало дико, до слёз обидно. Она проплакала всю оставшуюся ночь в опустевшей кровати, сжимая кулаки от стыда и унижения.
Но прошло ещё немного времени, и появился новый ухажёр. Потом ещё один. И вдруг Лилии показалось, что в ней поселился какой-то чужой, могущественный дух. Она вспомнила имя из какой-то давно прочитанной книги — Мессалина. Она не знала толком, кто это, но имя ей ужасно понравилось — звучное, властное, порочное.
По небольшому городку поползли странные, шепотом передаваемые слухи. О том, что простая, тихоня-продавщица из «Военторга» творит в постели настоящие чудеса. И все любители острых, запретных ощущений устремились к ней, как мотыльки на огонь. Её стали приглашать в рестораны, на премьеры в местный драмтеатр, на концерты и даже на выходные в охотничьи угодья.
Польщённая, опьянённая таким бурным, таким желанным когда-то мужским вниманием, не понимая всей глубины и трагичности своего падения, несчастная, обманутая девушка продолжала посещать гадалку. А та, подсчитывая внушительные барыши, не скупилась на сладкие, отравленные обещания.
— Вот-вот, милая, вот-вот! — приговаривала она, снова окуривая Лилию вонючим дымом. — Сквозь толпу, сквозь это отребье, что проходит через твою постель, уже пробивается луч света! Истинный бриллиант! Он-то и станет твоим суженым! Терпи, красавица, всё ближе твой час!
И Лилия верила. Она цеплялась за эти слова, как утопающий за соломинку, стараясь заглушить ими тихий, но настойчивый голос совести, кричавший внутри о том, что она теряет себя безвозвратно.
А в это время в её судьбе уже готовился самый жестокий поворот.
Как-то раз, в один из самых обычных дней, дверь «Военторга» распахнулась и в помещение вошёл молодой, невероятно подтянутый офицер в отлично сидящей форме. Он был настолько ярок, так излучал силу и уверенность, что в магазине на секунду стало тихо. Даже привыкшие ко всему продавщицы замерли, рассматривая его.
Скрипя сапогами по старому полу, он неспешной, уверенной походкой направился не к Лилии, а к Машеньке, продавщице галантерейного отдела, давно и безнадёжно в него влюблённой. Он протянул ей свою визитную карточку и небольшую фотографию.
— Простите за беспокойство, — голос его был низким и тёплым. — Не подскажете, эта девушка работает здесь?
Маша взглянула на фото, и её сердечко упало. На снимке, немного улыбаясь, смотрела на мир Лилия.
— Это Лилия, — с трудом выдавила Маша, опуская свои голубые, полные разочарования глаза. — Она сегодня выходная.
— Спасибо вам большое, — офицер по-доброму подмигнул ей и развернулся, чтобы уйти. Он шёл по адресу, который уже был ему известен. Адрес и фотографию дал ему его давний друг, Дмитрий, являвшийся двоюродным братом Лилии.
За рюмкой коньяка Дмитрий, жалея свою кузину, рассказывал другу, какая она на самом деле: скромная, чистая, добрая и до неприличия застенчивая девушка.
— Представляешь, ей уже под тридцать, — сокрушённо качал головой Дмитрий, — а она всё ещё девственница! Ни разу не была в серьёзных отношениях! Боится мужчин, как огня!
— Не может этого быть! — воскликнул офицер, разглядывая переданную ему фотографию. На снимке была милая, с добрыми глазами девушка. — Если это правда, то это просто чудо какое-то! Я женюсь на ней!
У него была своя история, своя боль. Его невеста, которую он боготворил, которой доверял, изменила ему с его же сослуживцем. Измена была чудовищной, циничной, сокрушившей все его веры в любовь и в женщин. Он долго приходил в себя, залечивая раны. И вот он услышал о Лилии. О её скромности, чистоте, непорочности. Это стало для него лучом света. Он увидел в ней то, что искал, — антипод своей коварной предательницы. Он спешил к ней, чтобы познакомиться, чтобы предложить руку и сердце, чтобы через полгода, когда ему светила командировка в Германию, поехать туда уже с женой. С настоящей, верной женой.
— Здравствуйте. Вы, должно быть, Лилия? — сказал он, снимая фуражку, когда дверь ему открыла она. — Дмитрий, ваш брат, дал мне ваш адрес. Меня зовут Артём.
Он замер на пороге. Женщина перед ним была в полупрозрачном пеньюаре, открывающем больше, чем скрывающем. И что поразило его больше всего — она ни капли не смущалась его пристального, удивлённого взгляда.
— Здравствуйте, — она сказала это с придыханием, томно облокачиваясь о косяк двери. — Да, я Лилия. Наконец-то вы пришли.
Это был он! Её судьба! Тот самый бриллиант, обещанный гадалкой! Она представляла его себе именно таким — сильным, красивым, с волевым подбородком и честными глазами.
Артём, слегка опешив, всё же переступил порог квартиры. Его взгляд скользнул по интерьеру: мягкие игрушки, занавески в цветочек, обилие разноцветных подушечек на аккуратно застеленной кровати… Всё словно кричало о том, что здесь живёт юная, невинная девочка. Но сама хозяйка, её манеры, её влажный, призывный взгляд — всё это вступало в чудовищное, сбивающее с толку противоречие с окружающей обстановкой.
Сев напротив него на диван, она кокетливо хлопала ресницами, наматывала тёмный локон на тонкий пальчик и смотрела на офицера — выжидающе, оценивающе, озорно. В ней не было ни капли обещанной застенчивости. Проснувшаяся в ней Мессалина жаждала разврата с этим сильным, красивым мужчиной. Она была уверена, что сейчас она его охмурит, соблазнит, и он уже никуда от неё не денется.
Как же жестоко она ошибалась!
Он был страстен и горяч. Лилия отдалась ему полностью, с исступлением, с восторгом, накопленным за все годы ожидания. Она была счастлива, она не только доставила ему удовольствие, но и с этим человеком впервые познала, что можно получать его сама! Волны наслаждения накатывали на неё, смывая последние остатки стыда и сомнений. Она влюбилась в него окончательно, бесповоротно и без памяти.
Позже, лежа на груди у засыпающего Артёма, она тихо прошептала, прижимаясь к его тёплому плечу:
— Я сразу узнала тебя… Я так долго тебя ждала! Хочу быть твоей женой. Родить тебе троих детей… — она мечтательно закрыла глаза, и ей приснился чудесный, солнечный весенний день. Они с Артёмом, таким красивым в гражданском, качают на качелях двух мальчиков и девочку. Все смеются, кричат от восторга, и вокруг цветут белоснежные яблони…
Утром она проснулась от громкого звука хлопнувшей входной двери.
«Цветы! — первая мысль пронеслась в её счастливой, затуманенной голове. — Он пошёл за цветами! Сейчас вернётся и сделает предложение!»
Она блаженно зажмурилась, потянулась и повернулась на другой бок, желая продлить это сладкое ожидание. Через некоторое время она всё же встала, чтобы приготовить кофе. В прихожей она не увидела его офицерского чемоданчика. Сердце её дрогнуло. Она метнулась в комнату — пусто. На кухню — никого. Охваченная внезапным, леденящим душу предчувствием, она стала метаться по квартире, как раненая львица в клетке.
И тогда она увидела её. Небольшой листок бумаги, пришпиленный булавкой к зеркалу, в которое она ещё вчера с таким счастьем смотрела на их отражение. Руки её тряслись, когда она сорвала его.
Почерк был твёрдым, мужским, без единой помарки.
«Лилия, ты очень красива. И мне с тобой было… хорошо. Но я женюсь только на девственнице. Только на чистой, непорочной девушке, такой, какой мне тебя описали. Прости. Артём».
Она не сразу поняла смысл написанного. Мозг отказывался воспринимать чудовищную реальность этих слов. Она медленно вернулась в комнату. Там на столе стояли два фужера, в которых на донышке выдыхалось вчерашнее шампанское. Воздух всё ещё пах его одеколоном и её духами — густой, пряный, обманчивый запах счастья.
Как же она была счастлива ещё вчера! Как верила, как надеялась!
Тихие, бесшумные слёзы покатились по её щекам, оставляя горькие солёные дорожки. Потом тихие рыдания перешли в глухой, животный вой. Она схватила со стола первый попавшийся фужер и с силой швырнула его в стену. Хрусталь разбился с тоскливым, звонким хрустом, разлетевшись на тысячи мелких осколков. Совсем как её разбитое сердце.
Она подошла к комоду, mechanically потянула за ручку ящика. Рука сама нащупала маленький, почти полный пузырёк с сильными снотворными таблетками, которые она покупала когда-то от бессонницы. Она достала его. Потом вернулась к столу, слила остатки шампанского из второго фужера в первый, до краёв. Она смотрела на бледно-золотистую жидкость, в которой пузырились её последние несбывшиеся надежды.
Щедро, не жалея, она высыпала в бокал всё содержимое пузырька. Белые кружочки таблеток медленно опускались на дно, словно нехотя растворяясь в спиртном. Она помешала всё это ложкой, смотря на это действие пустыми, ничего не выражающими глазами.
Не дуная больше ни о чём, не вспоминая, не жалея, она поднесла бокал к губам и залпом выпила до дна. Горьковато-сладкая, отвратительная жидкость обожгла горло.
Она опустилась на ковёр, прислонившись спиной к дивану, и закрыла глаза. И ей снова приснился он. Их нерождённые дети смеялись, бегая по зелёной траве. Яблони были в цвету. А она была счастлива. Настоящей, чистой, непорочной любовью.
Ей было всего двадцать девять лет…