Такси, жёлтое пятно в предрассветной мгле, резко затормозило, упёршись колесами в сырой асфальт у чугунных ворот. Воздух был холодным, влажным, пропитанным тишиной и запахом прелых листьев. Из машины медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, вышел молодой человек. Его звали Артём. Движения его были точными, но лишёнными всякой энергии, будто он управлял своим телом на расстоянии.
Он направился к ветхой будке, где под пластиковым навесом дожидалась своего часа женщина с лицом, спрятанным в складках времени и горя. Перед ней, словно всплески жизни на фоне всеобщего угасания, стояли вёдра с цветами.
— Мне, пожалуйста, двенадцать тюльпанов. Алых, — голос Артёма прозвучал глухо, будто из глубокого колодца.
Он рассчитался, не глядя на сдачу, и, сжав в руке прохладные, упругие стебли, склонил голову. Тюльпаны, яркие и хрупкие, были единственным пятном цвета в этом монохромном мире. Он повернулся и медленно зашагал по главной аллее, уходящей вглубь царства мрамора и памяти.
Всего год назад Артём считал себя счастливейшим из смертных. Его мир был наполнен светом, который источала его София. Её смех был музыкой, её прикосновения — исцелением, её любовь — воздухом, которым он дышал. Они строили планы, мечтали о будущем, и каждый новый день был подарком. Но вселенная, жестокая в своей случайности, оборвала эту мелодию в один миг. Однажды раздался звонок, голос в трубке, полный ужаса, и… тишина. Автомобильная авария. Нелепая, несправедливая, беспощадная. Его солнце погасло.
Месяц после похорон Артём не жил, а существовал. Он был пустой оболочкой, блуждающим призраком в стенах собственной квартиры. Вернуть его к жизни, к мучительной, но жизни, смогли лишь друзья-коллеги, буквально взявшие его в осаду своей настойчивой, грубоватой заботой. Они заставляли его есть, выводили на улицу, говорили с ним, даже если он не отвечал. Они не дали ему сломаться окончательно.
В глубине кладбища, у аккуратного участка земли, увенчанного гранитным камнем, на скамейке сидела женщина. Она была не стара, но горе состарило её на десятилетия, сгорбив плечи и посеребрив виски. Это была Виктория Петровна, мать Софии.
— Здравствуйте, Виктория Петровна, — тихо произнёс Артём, останавливаясь рядом.
Женщина вздрогнула, подняла на него глаза, полные такой бездонной печали, что в них можно было утонуть. И вдруг она бросилась к нему, прижалась к его груди и зарыдала — тихо, безнадёжно, по-старушечьи. Он обнял её одной рукой, продолжая сжимать цветы, а его взгляд прилип к фотографии на надгробии. С неё улыбалась София. Такая живая, такая прекрасная, что сжималось сердце.
Немного успокоившись, Виктория Петровна вытерла слёзы и молча, с материнской нежностью, принялась помогать ему укладывать тюльпаны. Они легли алым пятном на серый камень, крича о жизни среди смерти. Они стояли молча, и только ветер шелестел листьями, напевая грустную песню.
— Не женился ещё? — нарушила тишину Виктория Петровна, и голос её дрогнул.
— Нет. Не могу. Не получается, — Артём покачал головой, не отрывая взгляда от улыбки Софии. — Это странно прозвучит… но у меня такое чувство, будто её сердце до сих пор стучит где-то рядом. Будто оно зовёт меня. Я слышу его, особенно в тишине.
Женщина закивала, снова опустив голову. Её собственное сердце сжалось от давней, незаживающей боли. Воспоминания о том, что случилось год назад, были смутными и размытыми, как дурной сон после тяжёлой болезни. Больница. Белые стены, пахнущие смертью. Её дочь, такая хрупкая и беззащитная на каталке… И двое других людей, совсем чужих, стоявших перед ней на коленях в пустом больничном коридоре. Их лица были искажены горем, но в их глазах теплилась какая-то безумная, отчаянная надежда.
Виктория Петровна обернулась к Артёму, губы её дрогнули, она хотела что-то сказать, проговорить страшную тайну, которую хранила весь этот год. Но увидела его лицо — бледное, сосредоточенное, полное такой верности и такой тоски, — и слова застряли у неё в горле. Нет, не сейчас. Она лишь молча сжала его руку.
Артём окончил Высшую школу полиции с отличием и уже два года работал оперативным уполномоченным. Недавно ему присвоили звание старшего лейтенанта. Он жил с родителями, и его личная трагедия глубокой трещиной прошла по жизни всей семьи. Их сын, их сильный, уверенный мальчик, превратился в тень. Целый год он не смотрел на других девушек, почти не выходил из дома, проводя всё свободное время в своей комнате, где со стен на него смотрели фотографии его умершего счастья.
В ту субботу он вернулся с кладбища особенно подавленным. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, эхом прозвучавшим в пустой прихожей.
— Артём, садись кушать? — из кухни вышла мать, Мария Николаевна. В её глазах светилась и надежда, и вечный страх сказать что-то не то.
Он молча кивнул и прошёл в ванную. Шум воды на мгновение заполнил тягостную тишину. Вернувшись, он сел за стол, где уже дымился тарелкой ароматный борщ.
— Мы с отцом сегодня к бабушке с дедушкой ездили, навестили… — начала было Мария Николаевна и тут же замолчала, увидев, как лицо сына окутала тень. — Прости, сынок.
— Я тоже. К Софии ходил, — тихо сказал он, отодвигая тарелку.
— Артём, милый, уже год прошёл… Я понимаю, всё понимаю… но жизнь продолжается. Её не вернуть, а тебе жить надо. Мы так за тебя боимся.
— Я знаю, мам. Но я не могу. Она не отпускает. Мне кажется, она зовёт меня к себе. Буквально. Я слышу этот зов, — он говорил тихо, но с какой-то одержимостью, от которой у матери похолодело внутри.
— Сынок, что ты такое говоришь? Не надо так! — её голос дрогнул от страха.
— Всё в порядке, мама. Не пугайся. Я знаю, что вы с папой ждёте, что я очнусь, встречу другую… Но пока — не надо. Ладно?
Он кое-как доел обед и снова ушёл в свою комнату, крепость одиночества и скорби.
У оперативников график непредсказуем. Дежурства, ночные выезды, работа на износ. Измотанный не столько физически, сколько морально, Артём прилёг на кровать и не заметил, как провалился в тяжёлый, беспокойный сон.
Ему снилась София. Она звала его, как часто бывало в его снах. Но на этот раз всё было иначе. Это был не тихий, печальный зов, а крик, полный ужаса и отчаянья. Она была в беде, в опасности, и она взывала к нему, умоляла о помощи. Он видел её глаза, широко раскрытые от страха, и чувствовал, как его собственное сердце готово выпрыгнуть из груди, чтобы бежать на этот зов.
Он проснулся с одним ощущением — надо бежать! Сейчас же! Сердце колотилось, как после спринтерского забега. Он сорвался с кровати и бросился в прихожую, на ходу натягивая куртку.
— Сынок? Что случилось? Ты куда? — испуганно выбежала мать.
— Мама, мне надо. Пройдусь. Не жди, — он выскочил за дверь, не дав ей опомниться.
Выбежав на улицу, он не знал, куда идти. Но ноги сами понесли его вперёд, будто кто-то невидимый вёл его за руку. Он почти бежал, не замечая ни прохожих, ни машин, повинуясь лишь тому внутреннему импульсу, тому отчаянному зову из сна.
Он оказался у входа в большой городской парк. Без колебаний он ринулся вглубь, в самые тёмные и безлюдные его уголки. И тут он услышал их — грубый мужской смех и тихий, испуганный женский всхлип.
Под сенью раскидистых старых лип трое подвыпивших парней кольцом окружили хрупкую девушку. Они что-то говорили ей, похабно ухмыляясь, а она прижимала к груди сумку, и её глаза, огромные от страха, метались в поисках спасения.
— Эй! Что здесь происходит? — голос Артёма прозвучал резко, властно, по-служебному.
Взгляд девушки встретился с его взглядом. И в её глазах страх сменился немой, отчаянной мольбой.
— А тебе-то что? Иди своей дорогой, герой, — один из парней, самый крупный, оторвался от девушки и сделал шаг к Артёму.
Тот даже не дрогнул. Короткий, отработанный до автоматизма захват, подсечка — и хулиган с глухим стуком приземлился на сырую землю, охнув от неожиданности и боли.
— Сейчас же забрали своего товарища и исчезли! — приказал Артём. В его голосе было нечто такое, что не допускало возражений. — Быстро!
Двое других, мгновенно протрезвев, поспешно подхватили под руки оглушённого друга и, что-то бормоча, поспешно ретировались.
Девушка стояла, не двигаясь, прижимая ладонь к груди. Дыхание её было частым, прерывистым. Лицо побелело. Дрожащей рукой она судорожно стала шарить в кармане пальто, вытащила маленький пластиковый футляр, с трудом достала крошечную таблетку и положила под язык. Из её глаз, закрытых от слабости, потекли слёзы.
— Тихо, тихо… Всё уже позади. Успокойся, дыши глубже, — Артём осторожно, чтобы не напугать её, обнял её за плечи, чувствуя, как она вся дрожит мелкой дрожью.
— Спа-спасибо вам… — выдохнула она, заикаясь и всё ещё не в силах открыть глаза.
— Давай я провожу тебя до дома. Идти сможешь?
Она кивнула, всё так же опираясь на него. Они пошли медленно, и он всё время чувствовал её хрупкое плечо под своей рукой.
По дороге она постепенно успокаивалась, дыхание выравнивалось, краска возвращалась на щёки.
— Меня Артём зовут. А тебя?
— Алиса… — прошептала она.
— Что случилось, Алиса? Они тебя обидели?
— Нет… я… я каждый вечер здесь гуляю. Врачи велели… прогулки, свежий воздух… для сердца. А эти ребята… они просто появились из ниоткуда… — она замолчала, снова погружаясь в пережитый ужас.
— С сердцем проблемы? — мягко спросил Артём, и его собственное сердце почему-то сжалось.
— Да… с детства. А год назад… стало совсем плохо. Врачи сказали, шансов почти нет… Но потом… потом случилось чудо. Мне сделали операцию. Очень сложную. Трансплантацию. Теперь всё хорошо. Гораздо лучше. Врачи говорят, что всё будет хорошо.
Артём слушал её тихий, немного сбивчивый рассказ и ловил себя на странном ощущении. Рядом с этой испуганной, хрупкой девушкой на душе у него становилось спокойно и светло. Такая же тихая, мирная радость, какая бывала рядом с Софией. И этот стук её сердца… ему казалось, он буквально слышит его сквозь ткань пальто, ровный, уверенный, жизнеутверждающий ритм. Он заглушал всё вокруг.
Они подошли к новому, только что отстроенному девятиэтажному дому.
— Я тут живу… — сказала Алиса и посмотрела на него. И в этих глазах, огромных, тёмных, уже не было страха. Была грусть, огромная, вселенская грусть и… благодарность.
— Мне очень приятно было с тобой познакомиться, Алиса, — Артём почувствовал, что не хочет её отпускать. Совсем.
— Артём… а вы… не хотите подняться? Выпьете чаю? Я вас с мамой познакомлю. Она будет очень рада… — она произнесла это залпом, смущённо опустив глаза.
— А не будет неудобно? — он не смог скрыть лёгкую, незнакомую самому себе улыбку.
— Конечно нет! Пойдёмте.
Квартира была светлой, уютной, обставленной со вкусом. В гостиной пахло свежей выпечкой и кофе. Из соседней комнаты вышла женщина лет пятидесяти, с умными, внимательными глазами. Она удивлённо взглянула на дочь, сияющую и взволнованную, и на незнакомого молодого человека рядом с ней.
— Мама, это Артём! — восторженно начала Алиса. — Он меня спас! На меня в парке напали хулиганы, а он…
— Хулиганы? Боже мой! Алиса, ты в порядке? — женщина бросилась к дочери, испуганно оглядывая её.
— Всё хорошо, мама. Благодаря Артёму.
— Элеонора Викторовна, — представилась женщина, с облегчением выдыхая. — Прошу, проходите в гостиную. Сейчас поставлю чайник, и вы всё подробно расскажете.
Пока Элеонора Викторовна хлопотала на кухне, Алиса, сияя, повторяла историю своего спасения, явно приукрашивая подвиг Артёма. Тот лишь смущённо улыбался.
Когда история была рассказана, мать покачала головой, её лицо стало серьёзным.
— Я же говорила, дочка, не ходи одной в те глухие уголки. Слава Богу, что всё обошлось и что встретился такой прекрасный рыцарь, — она повернулась к Артёму. — Артём, а вы как оказались в том месте в такой поздний час?
— Честно? Не знаю. Сердце привело, — он попытался отшутиться, но в шутке прозвучала неожиданная для него самого правда.
— Вы живёте рядом?
— Нет. В другом районе.
— А кем вы работаете, если не секрет? — Элеонора Викторовна смотрела на него с растущим интересом.
— Я служу в полиции. Оперативным уполномоченным.
— Тогда понятно, почему так лихо разобрались с теми негодяями, — женщина одобрительно кивнула. Помолчав, она решилась на следующий вопрос. — А семья у вас есть? Жена, дети?
— Нет, — ответил Артём, и его прямой взгляд не уклонился от её изучающего взгляда. Ответ, казалось, обрадовал Элеонору Викторовну, но в то же время вызвал в её глазах тень подозрения. Симпатичный, взрослый, явно порядочный молодой человек… неженат?
— Вам… сколько лет, Артём? — спросила она осторожно.
— Скоро двадцать пять.
Подозрения усилились. Она замолчала, наливая чай. Опытный оперативник мгновенно прочитал её мысли.
— У меня была девушка, — тихо, но чётко сказал он, глядя на золотистый напиток в своей чашке. — Мы собирались пожениться. Но год назад она погибла. Автокатастрофа.
В комнате повисла мёртвая тишина. Алиса замерла с поднесённым ко рту печеньем. Элеонора Викторовна ахнула, и её лицо смягчилось от стыда и сочувствия.
— Артём, простите меня, ради Бога, за бестактность… Я не знала…
— Ничего страшного. Всё в порядке, — он попытался улыбнуться.
Допивали они чай в задумчивом, немного тягостном молчании.
После чаепития Артём встал.
— Спасибо вам огромное за гостеприимство и за чай. Мне пора.
Алиса смотрела на него с нескрываемым разочарованием.
— Артём, а давайте обменяемся номерами? — вдруг предложила она, и в её глазах снова вспыхнула надежда. — На всякий случай… если эти типы ещё раз появятся… — она попыталась пошутить, но шутка не удалась.
— Конечно, — он достал телефон. — Диктуйте.
Обменявшись контактами, он вышел на улицу. Ночь была тёмной и звёздной.
Этой ночью Артём не мог уснуть. В голове крутились обрывки мыслей, образы, чувства. Алиса. Её испуганные глаза. Её тихий голос. Стук её сердца, который он, как ему казалось, слышал сквозь ткань одежды… Почему этот стук вызывал в нём такое странное, щемящее чувство? Такую мучительную нежность?
«Что со мной? — думал он, ворочаясь с боку на бок. — Когда я шёл с ней, мне казалось, я слышу стук сердца Софии. Это же безумие…»
Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти любимые черты. Но впервые за весь год лицо Софии не появлялось перед ним с кристальной ясностью. Оно было размытым, нечётким, а на его месте всё чётче проступало другое лицо — с большими грустными глазами и светлыми волосами, обрамляющими бледные щёки. Лицо Алисы.
Он заснул под утро, и его сны были странными, спутанными, где переплетались боль утраты и щемящая надежда.
Утром он встал разбитым, но какое-то новое, незнакомое чувство заставляло его двигаться быстрее. Он побрился, принял душ, с аппетитом позавтракал, чем привёл мать в лёгкий шок.
Потом он достал телефон. Рука сама потянулась к номеру, который появился вчера. Он набрал его решительно, не дав себе времени передумать.
— Алло? — послышался удивлённый, сонный голос.
— Алиса, доброе утро. Это Артём. Прости, что рано. Чем занимаешься?
— Артём! Доброе… я только проснулась… Собиралась в магазин сходить, за продуктами…
— Подожди меня. Я сейчас. Сходим вместе.
Через двадцать минут он уже стоял на её пороге. Дверь открыла она сама. Она была в простом домашнем платье, и от этого казалась ещё более хрупкой и беззащитной.
— Здравствуй, Артём!
— Привет, Алиса. Готова к прогулке?
Она стояла, не решаясь сделать шаг навстречу, словно боялась спугнуть это неожиданное счастье.
В прихожей появилась Элеонора Викторовна. На её лице была лёгкая настороженность, но увидев сияющее лицо дочери, она смягчилась.
— Здравствуйте, Артём. Оперативно, я смотрю.
— Здравствуйте, Элеонора Викторовна. Хотите, и вам что-то принести из магазина?
— Мам, мы скоро вернёмся! — вмешалась Алиса, сияя.
— Идите, гуляйте на здоровье! Что надо, я сама схожу, — улыбнулась женщина, отступая.
Они сходили в магазин, а потом Артём, сам не зная почему, привёл Алису к себе домой. Он хотел, чтобы она увидела его мир.
Лицо Марии Николаевны, открывшей дверь, озарилось таким счастьем, что, казалось, осветило всю прихожую. Её сын. С девушкой. Впервые за целый год!
— Проходите, проходите, милые! Гости же! Сейчас стол накроем!
— Мама, это Алиса, — Артём улыбнулся, глядя на реакцию матери. — Алиса, это моя мама, Мария Николаевна.
— Очень приятно, — Алиса смущённо улыбнулась, пожимая протянутую руку.
Из гостиной, стараясь сохранить на лице суровое и строгое выражение, вышел отец, Николай Иванович. Но и его глаза выдавали нескрываемый интерес и одобрение.
За обедом Алиса, краснея и смущаясь, отвечала на доброжелательные, но дотошные вопросы родителей Артёма. Ей безумно хотелось понравиться им, и она старалась изо всех сил. После еды она вызвалась помочь Марии Николаевне убрать со стола и помыть посуду. Стоя у раковины, они о чём-то оживлённо болтали, и Артём, наблюдая за ними, ловил себя на мысли, что это выглядит удивительно естественно и гармонично.
Потом он подошёл к ней.
— Алиса, пойдём, я покажу тебе свою берлогу. Удивишься, как можно в таком хаосе жить.
Он подвёл её к двери в свою комнату, улыбнулся, открыл её и легонько подтолкнул её вперёд.
Алиса сделала шаг внутрь и замерла. Комната была идеально чистой, на стенах — книжные полки, спортивные награды, несколько постеров. И прямо напротив входа, над письменным столом, висела большая, в красивом багете, фотография. На ней Артём, счастливый, беззаботный, обнимал улыбающуюся темноволосую девушку. Они смотрели друг на друга с такой любовью, что её было видно даже в матовой бумаге.
Алиса вскрикнула. Тихий, прерывистый звук, полный такого ужаса, что у Артёма похолодела кровь. Она отшатнулась, прижала обе руки ко рту, глаза её стали огромными, полными неподдельного, животного страха. Её взгляд был прикован к фотографии.
— Алиса? Что с тобой? — не понял он.
Она не отвечала. Она просто смотрела на фотографию, и слёзы ручьём текли по её побледневшим щекам. Она дрожала всем телом.
— Это… это… София? — наконец выдохнула она, и её голос был чужим, прерывающимся.
Артём остолбенел.
— Ты… ты знала её? Откуда? — он чувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
Алиса медленно, с трудом отвела взгляд от фотографии и посмотрела на него. В её глазах была вселенная боли, сострадания, ужаса и какого-то пронзительного откровения.
— Год назад… — она говорила шёпотом, и каждое слово давалось ей с мучительным усилием. — Год назад я умирала. Моё сердце… оно отказывало. Шансов не было. А она… твоя София… она погибла в тот день… И её сердце… его сердце… — она снова подняла руку и прижала ладонь к своей груди, прямо над сердцем, смотря на него сквозь слёзы. — Мне сделали трансплантацию. Мне подарили жизнь. Её сердце… оно теперь бьётся здесь.
Она стояла перед ним, хрупкая и прекрасная, залитая слезами, а в груди её стучало, громко, уверенно, живущее своей отдельной жизнью, сердце его любимой. Сердце Софии. Оно звало его, оно привело его в парк, оно не дало ему пройти мимо. Оно нашло его.
Перед глазами Артёма поплыли круги. Образ Алисы смешивался с образом Софии, сливался в один, и в его душе, разорванной годом отчаяния, вдруг воцарилась невозможная, божественная ясность. Это была не измена. Это было чудо. Это был дар. Это была сама судьба, которая протягивала ему руку, возвращая то, что он считал потерянным навсегда.
Он не помнил, как сделал шаг вперёд. Он просто обнял её, эту девушку с сердцем его невесты, прижал к себе осторожно, бережно, чувствуя под ладонью ровный, живой стук. Его стук. Их стук.
— Всё хорошо, — прошептал он, и его голос был твёрдым и безмерно спокойным. — Теперь всё будет хорошо. Я буду рядом. Всегда. Я обещаю. Я больше никогда не отпущу тебя. Никогда.
И они стояли так, посреди его комнаты, объятые тишиной, в которой билось одно на двоих сердце — символ смерти, победившей смерть, и любви, которая оказалась сильнее самой смерти.