Сын с невесткой выставили старика Петра на улицу из его же дома. Борода его покрылась инеем, а пальцы одеревенели от холода, когда вдруг что-то тёплое коснулось его щеки…
Иван сидел на заснеженной скамейке в сквере где-то под Рязанью, дрожа от пронизывающего ветра. Вьюга выла, будто озлобленный медведь, снежные хлопья слепили глаза, а ночь казалась бескрайней чёрной пропастью. Он смотрел в пустоту, не в силах понять, как так вышло, что он, человек, всю жизнь строивший этот дом, теперь сидит здесь, брошенный как ненужная вещь.
Ещё утром он стоял в родных стенах, которые знал как свои пять пальцев. Но родной сын, Дмитрий, глянул на него с холодом в глазах, словно перед ним был чужой человек, а не отец.
— Отец, нам с Алёной тесно, — бросил он бесстрастно. — Ты уже стар, тебе лучше в пансионате или снимать комнату. У тебя же пенсия есть…
Алёна, невестка, молча кивнула, будто говорили о чём-то само собой разумеющемся.
— Но… это мой дом… — прошептал Иван, и голос его дрожал не от мороза, а от горечи, что разрывала сердце.
— Ты сам всё на меня переоформил, — Дмитрий пожал плечами так равнодушно, что у старика перехватило дыхание. — Документы подписаны, батя.
И тогда Иван понял — у него больше ничего нет.
Он не стал спорить. Гордость или безнадёжность — что-то заставило его развернуться и уйти, оставив за спиной всю свою жизнь.
Теперь он сидел во тьме, кутаясь в потрёпанный тулуп. Мысли путались: как так вышло, что он растил сына, отдавал ему всё, а в итоге оказался ненужным? Холод пробирал до костей, но душевная боль жгла сильнее.
И вдруг он ощутил прикосновение.
Мягкая шершавая лапа легла на его закоченевшие пальцы.
Перед ним стоял пёс — крупный, лохматый, с умными, почти человечьими глазами. Он внимательно посмотрел на Ивана, а потом ткнулся мокрым носом в ладонь, словно говоря: «Не бойся».
— Ты откуда, богатырь? — хрипло прошептал старик, сдерживая ком в горле.
Пёс вильнул хвостом и аккуратно потянул зубами за рукав тулупа.
— Чего ты? — удивился Иван, но в голосе уже не было прежней безысходности.
Собака упрямо тянула, и старик, тяжко вздохнув, решил пойти за ней. Что ему терять?
Они прошли несколько заснеженных переулков, когда перед ними распахнулась калитка небольшого дома. На пороге стояла женщина в пуховом платке.
— Барс! Где ты пропадал, негодник?! — начала она, но, разглядев дрожащего старика, осеклась. — Боже мой… Вам плохо?
Иван хотел сказать, что всё в порядке, но вместо слов из горла вырвался лишь хрип.
— Да вы же синие от холода! Быстрее заходите! — она схватила его за руку и почти насильно втащила в дом.
Очнулся Иван в тёплой горнице. В воздухе витал запах свежего хлеба и малинового варенья. Он не сразу сообразил, где находится, но тепло разливалось по телу, вытесняя ледяной ужас.
— Проснулись? — раздался ласковый голос.
Он поднял глаза. Женщина, спасшая его ночью, стояла на пороге с глиняным горшком в руках.
— Меня зовут Галина, — улыбнулась она. — А вас?
[the_ad id=”93507″]
— Иван…
— Ну что ж, Иван, — её глаза теплели, — мой Барс редко кого домой приводит. Значит, вам повезло.
Он слабо улыбнулся в ответ.
— Даже не знаю, как вас благодарить…
— Расскажите, как вы оказались на улице в такую пургу, — попросила она, ставя горшок на стол.
Иван замялся. Но в глазах Галины было столько искренней заботы, что слова полились сами. Он рассказал всё: про дом, про сына, про то, как самые родные люди стали чужими.
Когда он закончил, в избе повисло молчание.
— Оставайтесь, — вдруг сказала Галина.
Иван уставился на неё в недоумении.
— Как?
— Живу одна, только я да Барс. Места хватит, а вам ведь некуда идти.
— Я… даже не знаю, что сказать…
— Скажите «спасибо», — она усмехнулась, а Барс, будто в подтверждение, толкнул его колено мокрым носом.
И в тот момент Иван понял: он нашёл новую семью.
Через полгода, с помощью Галины, он подал в суд. Документы, которые Дмитрий вынудил его подписать, признали недействительными. Дом вернулся к нему.
Но Иван туда не пошёл.
— Там мне больше не место, — тихо сказал он, глядя на Галину. — Пусть заберут.
— И правильно, — кивнула она. — Потому что твой дом теперь здесь.
Он посмотрел на Барса, на тёплые половицы, на женщину, подарившую ему вторую жизнь. И понял — самое важное у него уже есть.